Это была праздничная ночь, возможно, первая на Сесуад’ре. В лагере Фенгболда нашлось невероятно много самых разных припасов и полезных вещей, как будто герцог старательно грабил весь Эркинланд, чтобы обеспечить себя в Тритингсе удобной жизнью, не хуже, чем в Хейхолте. Джошуа разумно позаботился о том, чтобы спрятать бо`льшую часть еды и всего, что могло им пригодиться в будущем, — даже если их отряд покинет Скалу, это будет не завтра, — но и на праздник осталось достаточно, так что сегодня на вершине скалы царили веселье и всеобщее ликование. Фреосел получил немалое удовольствие, открыв бочки, принадлежавшие Фенгболду, и осушил первую кружку темного стэнширского с таким наслаждением, будто это не пиво, а кровь самого покойного герцога.
Дерева, среди немногих других полезных вещей, было здесь в изобилии, и его сложили в высокую башню посреди большой плоской площадки Огненного сада. Костер ярко горел, и вокруг него, на выложенном плитками поле, собралось множество горожан. Санфугол и другие музыканты Нового Гадринсетта расхаживали по Саду, наигрывая разные мелодии группам благодарных слушателей. Некоторых переполняли воодушевление и восторг, других не слишком. Но Саймон не выдержал и расхохотался, когда троица накачавшихся вином парней решила присоединиться к Санфуголу, когда тот начал исполнять «На берегу Гринвейда». Санфугол поморщился, но благородно продолжил играть, и Саймон, прежде чем пойти дальше, мысленно поздравил арфиста с героической выдержкой.
Ночь выдалась холодной, но ясной, а ветер, который яростно атаковал вершину во время похорон, совсем стих. Саймон, немного подумав, решил, что для этого времени года погода очень даже хорошая. И снова ему в голову пришла мысль, что Король Бурь каким-то образом теряет свое могущество, но на сей раз за ней последовал очень неприятный вопрос.
Впрочем, Саймону совсем не хотелось размышлять на эту тему, он пожал плечами и поправил ремень с ножнами.
Первая чаша вина, которую ему предложили, согрела желудок и расслабила мышцы. Он входил в небольшой отряд тех, кому пришлось хоронить мертвых — ужасное занятие, особенно тяжелое в те моменты, когда он вдруг видел знакомое лицо, покрытое инеем. Саймон и его товарищи работали как безумные, раскапывая каменистую почву всем, что им удавалось найти, — мечами, топорами, ветками упавших деревьев, но, хотя им было очень непросто, холод замедлил разложение трупов, и жуткая работа стала немного более терпимой. Однако Саймону в прошедшие две ночи постоянно снились кошмары, бесконечные видения падавших в ямы застывших тел, жестких, точно статуи, сведенных судорогой конечностей, будто вырезанных из камня безумным скульптором, помешанным на боли и страдании.
От этой мысли Саймона затошнило, и, чтобы прогнать озноб, он отправился на поиски вина.
Он заметил, что праздник наполняло бездумное веселье, голоса звучали слишком громко, со всех сторон раздавался смех, как будто те, кто разговаривал и развлекался, делали это ради остальных, а не для себя. Выпитое вино привело к дракам, хотя Саймону казалось, это последнее, что захотят и станут делать сейчас люди, однако он прошел мимо нескольких компаний, собравшихся вокруг пары или даже больше отчаянно ругавшихся мужчин, которые громко подбадривали соперников, катавшихся в грязи по земле. Однако те в толпе, кто не смеялся, казались расстроенными и обеспокоенными.
Он брел дальше, время от времени не отказываясь от чаши вина, если ему предлагали, ненадолго остановился около Дома Прощания, посмотреть, как борются Слудиг и Хотвиг — гораздо более дружелюбно, чем он видел раньше. Северянин и тритинг разделись по пояс и хватали друг друга в медвежьи объятия, стараясь выбросить противника за веревочное ограждение, оба смеялись, а когда остановились, чтобы отдохнуть, разделили мех с вином. Саймон громко с ними поздоровался.
Чувствуя себя одинокой чайкой, кружащей у мачты праздничной лодки, он пошел дальше.