Бедовый месяц

Филипп уронил подушку, прикрывая безобразие, и очень медленно поднял голову. Он сузил глаза, видимо, вновь возвращаясь в то самое «чудное» состояние, когда аристократы начинали сыпать портовыми ругательствами, словно два года провели не на королевской службе, а в доках. Возможно, он злился только на горничных и леймара, но рядом-то была только супруга!

– У тебя очень красивый нос! – выпалила я, вдруг вспомнив, как Лидия советовала осыпать мужа комплиментами, если другого способа избежать ссоры не находится.

– Что? – Филипп поперхнулся воздухом.

Я посчитала это хорошим знаком и добавила:

– И губы!

– Неужели?

– Глаза тоже ничего. Мужественный подбородок. Да, очень категоричный и мужественный! – Я обшарила взглядом его тело и решительно продолжала одаривать комплиментами: – Плечи широкие. Ноги… длинные. Волосы…

На волосах фантазия споткнулась. Возникла странная пауза. Придумать, что хорошего можно сказать о мужниной шевелюре, никак не удавалось.

– Волосы у тебя на голове такие густые и аккуратно уложенные… Когда сухие. Не сомневайся! – В отчаянном вдохновении я взмахнула руками. – Очень тебе идут волосы!

У Филиппа сделалось такое лицо, словно его не осыпали с головы до ног комплиментами, а обложили грязными ругательствами.

– Похвала не сработала? – уточнила я.

– Ты перечислила части моего тела, – несколько ошалело заметил он.

– Что увидела, то спела, – проблеяла я. – Но что мне сделать, чтобы ты перестал злиться? Готовить я не умею, со здешним поваром у тебя кулинарный роман не сложился.

– Почему ты заговорила о еде? – Он явно пытался разобраться в разбеге женских мыслей. Признаться, мне самой хотелось бы в этом разбеге разобраться, а то в голове варилась каша.

– В книге было сказано, что мужа надо непременно хвалить и кормить, – без зазрения совести сдала я источник не слишком хорошей идеи.

– А лучше кормить, нахваливая, – со смешком добавил Филипп. – Я, кажется, начинаю понимать: ты просто заговариваешь мне зубы.

– Вернее, пытаюсь сгладить острый угол. Все по книжке. Я не сама придумала! – уверила я. – Но на всякий случай: у меня получается?

– Нет. Ты несешь полную чушь.

И верь после этого дурацким книгам! Уверена, это руководство по приручению мужчин в домашних условиях написала старая дева. Она, как Лидия, только читала о чужих мужьях и слышала от подруг, а потом взяла и наваяла бесполезный в нормальной семейной жизни опус.

С другой стороны, только искренний оптимист назовет нашу с Филиппом семейную жизнь нормальной. Три дня прошло, а единственное нормальное закончилось обнаружением разгрома. Полное безумие!

– Знаю, но ты сейчас от чуши не шалеешь? – осторожно спросила я. Вдруг сработало?

– Шалею, – с неожиданной иронией согласился он. – И у меня нет слов.

– У меня тоже слова закончились, – поспешно поддакнула я, – только больше не отправляй меня в холл к гостевой стойке.

– Зачем, ради бога?

– За словарем. Слова подобрать.

Некоторое время Филипп помолчал и вдруг вздохнул:

– Иди-ка ко мне, моя дорогая супруга. – Он действительно вознамерился перетянуть меня на свою половину, видимо, чтобы обнять, но остановился: – Хотя не надо ко мне. Здесь помойка.

– Иди ты ко мне! – быстро предложила я и шустренько откатилась на край. – Здесь еще много места, даже больше, чем на моей кровати в пансионе, а там-то, поверь, койки были узкие! Вдвоем тесно. Не то чтобы в пансионе я спала с кем-то вдвоем…

Одарив меня насмешливым взглядом, Филипп аккуратно передвинулся на мою половину. Он пристроил голову на мою подушку, а потом требовательным и определенно отработанным жестом прижал спиной к своей груди. У меня неожиданно случилось головокружение: комната поплыла перед глазами, и пришлось крепко зажмуриться. Иначе возникало ощущение, что нас качает на волнах в каюте хлипкого суденышка.

Некоторое время мы лежали в освещенной комнате, где в полную яркость разгорелись все магические светильники: люстра на потолке, четыре ночника на стенах и лампа на столике. Филипп не шевелился, дышал спокойно и размеренно, но я притаилась, каждым изгибом ощущая его крепкое твердое тело. Теплая ладонь мужа, лежащая у меня на животе, словно жглась через тонкую ночную сорочку, как наполненный раскаленными углями утюг.

– Тереза, – тихо проговорил Филипп мне в затылок.

– Да? – тоненьким голосом прошептала я.

– Ты потушишь наконец свет?

– Да-да! Немедленно потушу.

Пошевелившись, я вытащила из-под подушки порядком затекшую руку и пронзительно хлопнула в ладоши. Комната погрузилась в темноту.

– Ты еще злишься? – тихо спросила я.

– Спокойной ночи, – отозвался он.

– Да или нет?

– Леди Торн, позвольте пережить эту ночь в тишине, – скомандовал он.

Словно издеваясь, в корзинке заскребся леймар. Звереныш как бы тонко намекнул, что тишина этой ночью понятие весьма относительное.