Беглая княжна Мышецкая

Князь Трофим от речки пришел первым – неподалеку, слышно было, Михаил тюкал топориком, срубая с упавших деревьев сухие ветки. Поставив ведерко у старого кострища, князь осмотрелся, неспешно направился к шалашу. Княжна Лукерья, которая сидела на рядне у входа, тихонько взвела курок пистоля и положила сбоку, чтобы драгун его не видел, а рукой можно было достать в любой момент, если будет такая необходимость.

– Скажите, княжна Лукерья, вы хорошо знаете вашего стража, этого сотника стрелецкого Аристова? – почти шепотом спросил драгунский ротмистр с особым ударением на фамилии «Аристов», присаживаясь на корточки в трех шагах от шалаша.

– А что вас тревожит, князь Трофим? – княжна Лукерья вскинула брови, как бы удивляясь такому вопросу. – Мы не первый день с ним в дороге, он нам ни одного глупого слова не сказал!

– Все-таки он простолюдин, не из детей боярских или княжеского рода. Я вновь делаю вам предложение – не лучше ли было бы отпустить его в Синбирск? В Рязани у тамошнего воеводы вы можете попросить крытый возок для себя и доедете до Москвы с удобствами, а не под дождем, который вот-вот разойдется на всю неделю, а то и на две-три кряду.

Княжна Лукерья сделала вид, что крепко призадумалась, глядя мимо сидящего на корточках широкоплечего драгуна на темную гладь реки, на укрытый тьмой лес противоположного берега Оки.

«Что-то ты еще замыслил, князюшка Квашнин, что-то замыслил! Хочешь дознаться, не буду ли я против того, что твои ярыжки ухватят Михася и препроводят в Разбойный приказ для пытки и спроса? Я тебе подыграю, позрим, что ты дальше кажешь», – подумала княжна Лукерья и для видимости согласилась с ротмистром.

– Было бы неплохо пересесть из седла в возок, ваша правда, князь Трофим. Доберемся до Рязани, вместе пойдем к воеводе с прошением выделить нам возок на время поездки до Москвы.

– А как порешим быть со стрелецким сотником? Поворотим на Синбирск? У тамошнего воеводы, должно, каждый командир на счету.

– О том я не берусь решать. Сказывал мне князь Иван Богданович Милославский, что посылает того сотника не только нам в охранение, но и с известием великому государю о своем горьком сидении в осаде, да о делах в понизовых городах: Самаре, Саратове и далее, откуда ему от верных людей известия всякие были.

– Ну-у, коли так… – с еле скрываемой долей ехидства проговорил князь Трофим, поджал губы и поспешно поднялся с корточек – из леса с большой охапкой толстых веток появился Михаил Хомутов.

«Понял князь Квашнин, понял, что мы с Михасем заедино, потому как не мог князь Милославский давать сотнику никаких поручений к великому государю! Стало быть, и мне не миновать быть повязанной теми ярыжками, как мыслит князь Трофим! Разгадал он меня!»

– Сейчас запалим костер, веселее ночь пройдет! Да и от голодных волков бережнее будет! – объявил Михаил, бросил ветки на траву, стал выбирать две рогатины, чтобы повесить над огнем походный котелок. – Вот эти сгодятся. Затешем поострее, да и в землю заколотим. Дуняша, подай мне торбочки с пшеном!

Ужинали при свете костра, старательно выскребая кашу деревянными ложками из расписных глубоких мисок – последнее приданое княжны Лукерьи, как шутливо заметил Михаил, ибо больше у княжны Мышецкой с собой ничего не было, не считая небольшой суммы серебряных денег, прикопленных еще в Самаре и спрятанных в поясе под кафтаном.

– А теперь – спать! – сказал Михаил, поднимаясь с бревна, которое лежало у кострища, видно было, не один уже год и служило когда-то лесорубам вместо длинной лавки. – Миски отмоем утром, при солнышке… если оно появится из-за тучи. Князь Трофим, нам с тобой сторожить у костра. Выбирай, сейчас останешься у огня или тебя взбудить после полуночи?

– Ложитесь все спать, а я постерегу. После полуночи я подниму тебя, сотник, – ответил чем-то встревоженный князь. Словно прислушиваясь к ночным звукам, он неспешно прошел к своему коню, из приседельного мешка достал плотный домотканый архалук[31], который всегда брал с собой в дорогу укрываться от непогоды, постелил его на бревно у костра с наветренной стороны, чтобы не попадал дым и трескучие искры, присел. Михаил тем временем топориком изрубил ветки на короткие поленья, чтобы подбрасывать их в огонь и не рубить ночью, постелил себе у самого входа в шалаш – голова оказалась снаружи, но под навесом из густых еловых веток.

– Храни нас, Господь, а мы вздремнем. День был длинный и утомительный, авось ночь будет спокойной и приятной, – весело сказал сотник, надвинул шапку на лицо и лег на спину.

Дуняша притихла на своем ложе, старалась даже вздыхать чуть слышно: душа болела за Данилушку – где он теперь, уцелел ли в том страшном побоище на реке Урене? И что будет этой ночью, ведь у них под боком сидит недруг, который умыслил погубить сотника Мишу, а стало быть, и ее с княжной Лушей?