Беглая княжна Мышецкая

Рязанский воевода князь Афанасий Иванович Шеховской, после обычных в таких случаях расспросов гонца к великому государю и царю Алексею Михайловичу, любезно принял в своем доме дочь горько-памятного воеводы Данилы Мышецкого, повелел протопить для них баню отмыться и отогреться с холодной дороги, дал свежее белье, накормил сытным ужином и предоставил чистенькую светелку для спокойного сна. Поутру воевода проводил гостей на резное из липы крыльцо двухэтажного дома, в котором проживал один, без семьи, из опасения смуты, указал пухленьким пальчиком на элегантный мягкий крытый возок, запряженный парой сытых каурых жеребцов.

– Вы уж извините, не взыщите с меня строго, княжна Лукерья, – с трудом поклонился воевода своей очаровательной гостье. – Возок дарю вам в память о вашем батюшке, с которым был хорошо знаком, но с лошадьми у меня трудновато, а посему двух ваших коней под седлами я оставлю у себя. А то по тяжкой поре и своего гонца куда ни то по великой надобности послать будет не на чем.

– Ну что вы, добрейший князь Афанасий Иванович! Как можно на это обижаться! Такой чудесный возок! Умаялись в седле, а нынче поеду по-царски! Будете в Москве, князь, навестите меня у тетушки Просковии. Буду рада добром отплатить за добро.

Раскланялись еще раз, и княжна Лукерья по выскобленным до желтизны ступенькам крыльца сошла на песком усыпанную дорожку к выкрашенному в голубой цвет возку, в котором сидела уже сиявшая от радости Дуняша. Михаил был на своем коне, а конь князя Трофима был привязан длинным поводком к возку. За кучера до Коломны князь Шеховской посылал своего холопа, а от Коломны до Москвы надо было нанимать кого-нибудь из тамошних ямщиков, кому дорога до столицы была хорошо ведома.

– Яшка, сын собачий! – крикнул с крыльца воевода Афанасий Иванович молоденькому безусому холопу в ношеном голубого цвета кафтане, явно с чужого плеча, потому как рукава из-за лишней длины были дважды подвернуты. Яшка лихо взметнулся на высокие козлы, разобрал вожжи и был готов ехать. – Яшка, вези княжну бережно, а будет, кто провинится, бей его, князь Трофим, батогом нещадно, – добавил воевода, адресуясь теперь уже к Михаилу. С непривычки сотник даже вздрогнул, хотел было оглянуться, не вправду ли за спиной объявился вдруг им похороненный князь Квашнин.

– Думаю, что не потребуется сечь его. Сдается мне, сей парень Яшка сноровист, возка не опрокинет в канаву. Прощайте, князь, и да бережет вас Бог!

До Коломны сто с лишним верст проехали спокойно, останавливаясь на ночлег в селах, и всякий раз княжна Лукерья просилась на постой к местному священнику – безопаснее, нежели на постоялых дворах ночевать невесть с какими шатучими людишками, да и горницы у священников несравненно чище. Михаил, как правило, ночевал в возке, отведя коней в подворье под навес и задав им хорошую мерку овса.

В Коломну въехали пополудни, когда с неба сыпал прохладный моросящий дождь. Не заезжая на городской постоялый двор, Михаил сделал знак Яшке остановить возок возле высоких ворот у двухэтажного дома – окон первого этажа не разглядеть с земли, но с коня сотник успел заметить, как чье-то бородатое сухощавое и морщинистое лицо выглянуло сквозь стекло, с любопытством разглядывая всадника у своего дома. Михаил протянул парню десятка два серебряных копеек-новгородок, как их называли в Москве, и сказал:

– Это тебе, Яша, на обратную дорогу до Рязани. Теперь иди на постоялый двор, там сыщешь обозников или ямщика, который поедет до Рязани, с ним и возвратишься.

Яша без лишних расспросов с сияющей улыбкой принял серебро – прижимистый воевода Афанасий Иванович и в голову не взял, как его холоп доберется от Коломны домой, поклонился княжне Лукерье, которая из возка, приоткрыв дверцу, с улыбкой поблагодарила бывшего кучера за услугу, и не мешкая, по деревянному тротуару вдоль мокрых темных заборов побежал к соборной площади, где высились купола с крестами Коломенского собора.

– Казалось, еще днями я в этом соборе в первый раз повстречал епископа Павла, великого на Руси мученика и страдальца, – проговорил сам себе Михаил, вспомнив прошлое. Повернулся к возку: – Я тебе, Лушенька, не сказывал, что у меня в Коломне дядя Семен живет, вот в этих хоромах, – с улыбкой добавил Михаил и кивнул головой на мокрые от дождя ворота. – А его светлый лик я только что видел в окне. Теперь, слышишь, хлопнул наружной дверью, на крыльцо вышел. – Михаил привстал в стременах, громко сказал крупному мужчине, который, без головного убора, накинув старенький армяк на плечи, вглядывался во всадника, боясь ошибиться. – Я это, дядя Семен, Мишка, твой племянник. Аль не признал сразу?

– Господи, Мишутка! Какими судьбами? Не чаял тебя видеть в этакую годину! Иду, иду, я мигом отворю ворота, въезжайте!

Семен Хомутов проворно сошел с крыльца и по дощатому настилу, слегка прихрамывая на левую ногу, поспешил к воротам, вынул тяжелый засов, распахнул створки.