Беглая княжна Мышецкая

– Да ты не один? А кто это в возке? Ладно, потом расскажешь! Не спеши, веди коня, возок я сам проведу к крылечку! – Семен подошел к коням, взял одного за узду и повел на подворье. У крыльца остановился, чтобы высадить женщин. – Прошу вас, сударыни, шагайте бережно на доски – скользко по мокроте. Третий день все сыплет и сыплет с небес, будто через сито неохватное… Вот так, милые сударыни, давайте ручки ваши, я вам помогу по-стариковски, – Семен, улыбаясь в седые усы, галантно помог княжне Лукерье и Дуняше покинуть возок и пройти под крышу просторного крыльца, возле которого росли высокие, голые по осени яблони небольшого садика. – Миша, ты распрягай коней сам. Мои дети все в разъездах, дома я один с кухаркой Авдотьей проживаю, так что помогать тебе некому. – Семен Хомутов, похоже, извинялся перед племянником за то, что теперь он не в состоянии, как это было раньше, держать на подворье наемного человека для хозяйских работ.

– Не колготись, дядя Семен, я хорошо помню, где у тебя конюшня. А возок поставлю под крытый навес. Проводи княжну Лукерью и Дуняшу в дом, да повели Авдотье дать им согреться с дороги горячего медового питья. Видишь, даже губы у них посинели!

Спустя минут пятнадцать Михаил вошел в знакомую ему горницу с богатым иконостасом в правом углу и с зажженной начищенной до блеска лампадкой перед образами. У окна в сторону ворот за массивным столом на резных ножках сидели на крашенных в розовый цвет лавках улыбающаяся княжна Лукерья и дядя Семен. Дуняша на кухне помогала молчаливой Авдотье готовить на стол.

– Миша, прими мои слова горького утешения. – Семен встал навстречу вошедшему племяннику. – Мне княжна Лукерья только что сказала о смерти твоей Аннушки… Я, часом, думал, что это она, твоя женка, с тобой едет на Москву… Горе-то какое, Миша!

– Такова моя доля, должно быть, дядя Семен, – с грустью в голосе отозвался Михаил, снимая дорожную накидку и вешая ее на гвоздь у двери. Семен дернул кустистыми бровями, в серых глазах отразилось недоумение – только теперь обратил внимание на мундир племянника.

– Миша, ты же в стрелецком полку был, а теперь, вижу, в драгунское одет! К чему же это?

– Об этом особый разговор у нас с тобой будет… Тебе княжна сказала, что мы с ней еще не венчаны, но она моя женка перед людьми и Богом?

– Не-ет! – Семен Хомутов широко раскрыл глаза, медленно повернулся лицом к гостье, словно отказываясь верить такому. – Княжна Лукерья – твоя женка? Вот так новость ты мне приготовил, Мишутка!

– Да, дорогой дядюшка Семен, – подтвердил Михаил, прошел к столу, присел около княжны, обнял ее за плечи и ласково прижал к себе. Карие глаза его источали такую радость, что всякие сомнения отпадали сами по себе. – Изволь любить и жаловать – это княжна Лукерья, дочь вильненского воеводы князя Данилы Мышецкого!

У Семена из рук едва не выпала деревянная кружка с горячим медовым отваром, от которого по горнице шел удивительный запах мяты.

Он тут же поставил ее на стол и сам откинулся спиной на высокую спинку лавки. Переспросил:

– Ты сказал – дочь князя Данилы? Я не ослышался, часом? Что-то с ушами у меня стало плохо…

– Не ослышался, дядя Семен. Дай и нам с Лушей сделать хотя бы по глотку медового питья, чтобы отогреть душу, а потом поговорите с княжной Лушей… Ей будет интересно узнать, что и ты служил тогда в Вильно под началом князя Данилы и был с ним заодно повязан наемниками-иноземцами…

Теперь у княжны Лукерьи сине-серые глаза из чуть продолговатых превратились в круглые и большие, будто она увидела перед собой не бывшего сослуживца отца, а его самого, великой милостью Господа вставшего невредимым из могилы, над которой католик король Ян-Казимир не разрешил даже православного креста поставить, когда схоронила на кладбище Духовного монастыря.

– Вот так судьба! – негромко проговорила княжна Лукерья и перекрестилась, полуобернувшись к иконостасу. – И в мыслях не было, что когда-нибудь доведется говорить с сослуживцем покойного батюшки… Как все случилось? В той Вильне? Скажите, Семен, прошу вас! Столько выдумки и вранья было вокруг имени князя Данилы, что в иную пору не знаешь, чему и верить!

– О том чуток попозже, княжна Луша… Вот, Авдотья и Дуня несут вам горячие щи из печки, вот и жареная утка – думал себе на ужин оставить, а, к счастью, вам впору с дороги полакомиться! Авдотья, Дуня, садитесь к столу. Отобедав, пока будет Авдотья баню готовить, мы и поговорим о князе Даниле, да упокой Господь душу благородного ратника Руси!

Ели в молчании, лишь изредка Семен словом-двумя подсказывал стряпухе Авдотье подлить гостям то хмельного меду племяннику, то терпкого свекольного квасу княжне и Дуняше, которая всякий раз, отхлебывая из большой расписной кружки, прикрывала глаза и морщила носик, что вызывало у хозяина дома довольную улыбку – Авдотья была мастерица готовить терпкий, бьющий в ноздри квас.