– Боже мой! И Господь не покарал того басурманина? Не сжег его пакостного корабля? – Видно было, что придуманная княжной Лукерьей сказка о ее похищении взволновала старую княгиню до такой степени, что у нее от возмущения даже белые пальцы стали подрагивать, и она не смогла держать чашку с квасом в руке, поставила ее на столик. – Что же потом с тобой было, страдалица ты моя? Неужто продал тебя в наложницы своему царю? Говорили при дворе великого государя и царя Алексея Михайловича, что у тамошних царей по сто и более бывает жен и полюбовниц! И это не считается великим грехом!
– К моему великому счастью, я сильно приглянулась тому тезику Али, он передумал меня продавать своему шаху, а стал улещать разными посулами и подарками, чтобы я отреклась от своей веры и приняла бы мусульманство, тогда бы он взял меня в жены…
При этих словах княгиня Просковья едва не захлебнулась квасом, который снова хотела, было, попить, торопливо опустила хрупкую посудинку на столик, но ничего не произнесла, а только истово закрестилась, скосив глаза на роскошный, в золоте и серебре иконостас с ликами святых, которые, похоже, также внимательно и молча прислушивались к рассказу беглой монашки о ее странных злоключениях в заморских краях…
– И что же? Ты меняла веру? – голос старой княгини пресекся, она буквально впилась взглядом в строгое лицо племянницы.
– Долго я отнекивалась, говоря, что страшусь кары небесной за отречение, а потом случай выпал на время эти домогания отвести, – успокаивая тетушку Просковью, начала снова свой рассказ княжна Лукерья, теперь уже гораздо ближе к истине. – Однажды вышла я в город в сопровождении слуги Мурата – одну меня тезик в город не отпускал, боялся, что убегу. Пришли мы на базар, а там несколько торговых лавок наших русских купцов. Только я хотела подойти к одной из них и переговорить с хозяином, не укроет ли он меня на своем корабле, как слышу – перс в одежде дорожного гонца и с двумя конями говорит с тем хозяином на… русском языке! Прислушалась, а он называет себя самарским стрельцом Никитой, уговаривает купца укрыть его на своем струге и увезти в Россию. Тут я хотела было вступить в разговор, да налетели стражники на того стрельца, началась такая драка, какую мне после не приходилось видеть – один супротив целого десятка! Лихо бился стрелец, да его из пистоля крепко поранили в лицо, а подумали, что насмерть, начальник стражи повелел оттащить тело на городскую свалку, псам на съедение. Тогда уговорила я слугу Мурата пойти на кладбище и предать тело земле, а оказалось, что стрелец был жив, только без сознания. Мы с Муратом приволокли его ночью в дом тезика, я обмыла рану, стала за ним ухаживать. Тезик, прознав, что за поимку сбежавшего с кладбища гонца обещана большая награда, хотел было выдать его властям, да я пригрозила, что в таком случае я и вовсе перестану думать о том, чтобы сменить веру. Тут Али пошел на мировую, обещал отвезти стрельца в Астрахань…
Далее рассказ княжны Лукерьи был о том, как тезик Али, вместо того, чтобы отвезти Никиту в Астрахань, как обещал клятвенно, нарушил ту клятву и продал его в галерные каторжные работы, рассказала и о встрече со Степаном Разиным, и о сотнике Михаиле Хомутове, с которым судьба свела ее еще в Астрахани, куда она прибыла на корабле тезика Али в последний раз, якобы помолиться в русской церкви, и где нечаянно встретила вновь Никиту Кузнецова, освобожденного казаками из плена. Узнав о злом умысле тезика, княжна Лукерья наотрез отказалась видеть его и пригрозила выдать казакам на скорую расправу.
– С теми казаками я и совершила свой поход от Астрахани до Синбирска, а потом и до Москвы, правда, уже без казаков, – добавила княжна и умолкла, размышляя, что еще можно сказать княгине?
– Устала я от нашей долгой беседы, и все жилочки во мне трепещут от страха, который тебе довелось испытать… Видит Бог, я бы, не иначе, уже по дороге в том возке сатанинском отдала бы Господу душу, – призналась наконец-то княгиня Просковья. – Вон и за окном уже начало темнеть… Славно, что воротилась жива-здорова и в грехопадение через помыслы басурманские не впала. А стало быть, нет причины отказываться от служения Господу! Ведь это его промыслом тебе выпали такие испытания в крепости веры, и ты их выдержала, – княгиня хотела подняться, чтобы отдать последние приказания слугам перед сном, но княжна Лукерья словно придавила ее к кровати своим решительным отказом: