Беглая княжна Мышецкая

– Ты права, Луша. Кто знает, быть может, в этот вечер на дыбе страдают наш товарищи – Митяй Самара, пушкарь Ивашка Чуносов, Ерема Потапов, Алешка Торшилов, Аникей Хомуцкий, да и иные. И где теперь походный атаман Ромашка, побратим Ибрагим? Живы ли? В здешних краях или в зиму сошли на Дон к Степану Тимофеевичу, уведя с собой уцелевших казаков?

– О том не ломай голову, Миша, – сказал вразумительно старый сотник. – Не знаючи наверняка, только себя издергаешь. Скоро будет слух в народе, где и что творится на Руси. По тем слухам и будем решать, как тебе быть… А нам два дня на церковь и на сборы. Надобно коляску осмотреть хорошенько, чтобы колеса выдержали дальнюю дорогу, не рассыпались в какой-нибудь лесной глухомани, где легче медведя-шатуна дозваться, нежели доброго кузнеца.

– Ты, как всегда, разумен, дядя Семен, – согласился Михаил, еще раз поцеловал княжну Лукерью в теплую щеку, счастливый, проникновенно сказал: – Как легко стало на душе, будто из подземелья пытошной башни на волю вышел! И не страшит теперь дыба и спрос с пристрастием. Ныне пьем и едим, перед дальней дорогой сил набираемся!

– Медведь хоть и глупее человека, а тако же в зиму жирком запасается, – пошутил старый сотник, налегая на свекольные мясные щи и жареную рыбу, вчерашним днем ловленную им самим в Москве-реке.

– Луша, Дуня, не отставайте от хозяина, а то в ночь голодными в постель ляжете, – пошутил Михаил, пододвигая к себе просторное деревянное блюдо с рыбой и мелко нарезанным луком.

– Кабы не этот моросящий дождь, можно было бы сказать, что наше путешествие было превосходным, – с явным облегчением на душе высказалась княжна Лукерья, когда под звон калужских колоколов ранним утром они оставили этот старинный город и по тракту до Тихоновой Пустыни проехали городские заставы с бородатыми стрельцами у рогаток. Расстроенная в первые дни после выезда из Коломны тем, что священник отказался венчать Михаила и ее, монашку, – Лукерья сочла большим грехом скрывать, что она еще не получила от патриарха разрешение на расстриг, – княжна Лукерья постепенно успокоилась, целиком положившись на волю Господа, на свое прошение патриарху и хлопоты княгини Просковьи.

Михаил еще раз глянул в оконце возка, отодвинув занавеску, порадовал спутников своими наблюдениями:

– Скоро дождь кончится! Вона, в северной стороне уже видны голубые просветы среди серых туч. – И крикнул вознице: – Антипка, ты не промок еще? Может, переменишь полушубок на сухой?

Превращение «князя Трофима» в «барина Михаила» Антипка воспринял без всякого удивления, сочтя, что это была военная хитрость ратного человека, чтобы легче было проехать от армий Борятинского до Москвы: ведомо всем, что князю на постоялом дворе лучшее место и лучшие лошади вне всякой очереди!

Антипка с козлов ответил бодрым голосом, что он не промок, потому как полушубок на нем добротный, а баранья шапка толстая, Михаил улыбнулся, невольно глянув на спокойно сидящую рядом с женой Дуняшу, с какой настойчивостью упрашивал парень родителя отпустить его в эту дальнюю дорогу, и только увидев краснощекую Дуняшу, старый кузнец догадался о причинах упрямства сына – приглянулась парню девица, махнул рукой, соглашаясь, тем более что добросердечная княжна Лукерья, не скупясь, одарила кузнеца пятью рублями серебром, деньгами по тому времени немалыми, в возмещение возможного убытка.

– Пока Антипка будет возить нас, вы наймите себе другого подмастерья, – тихо шепнула княжна, глядя в нахмуренное бородатое лицо кузнеца, который в раздумье тискал прокопченными пальцами снятую с головы шапку. – А даст Бог, и Дуняше приглянется ваш сын, я буду только рада их счастью, дам им и их детям кров в моей усадьбе, а работа по душе всегда им сыщется, нужды и горя знать не будут, поверьте моему слову. И от рекрутчины его избавлю, чтобы Дуняша не осталась в солдатках без мужа…

Антипка, каков тракт впереди? – спросила княжна Лукерья, потому как в оконце видны только уходящие за спину толстые стволы черных от дождя деревьев, да еще полуголые уже кусты придорожных зарослей.

– Должно, до Тихоновой Пустыни ездят довольно часто – дорога ровная, хотя от дождей малость расквасилась. Но по нынешнему утру мы едем первыми, свежих следов не видать.

Слева в лесу вдруг отчаянно застрекотала кем-то потревоженная белобокая паникерша. Михаил, насторожась, приник к оконцу, глянул в голые верхушки деревьев в надежде разглядеть птицу. Первой сороке застрекотала в ответ другая, в полусотне саженей по тракту, но и этой лесной тараторки Михаил так и не смог разглядеть, сколько ни напрягал зрение.

– Удивительный лес – стрекота много, а кто стрекочет – сам дьявол не разберет, – проворчал Михаил, и легкий холодок опасности подкатил к сердцу, что бывает у опытного ратника, который чувствует приближение врага по гулу земли, но сам противник ему еще не виден.

– Что там? – спросил старый сотник, который до этого мирно дремал в углу возка, рядом с Михаилом и напротив Дуняши.

– Сороки стрекочут, а самих никак не разгляжу в деревьях, – со всё возрастающим беспокойством ответил Михаил.