Беглая княжна Мышецкая

Ватажники за сотню шагов от изгороди остановили телеги, повылазили и под водительством атамана двинулись гурьбой к избе лесничего, шагах в пятидесяти, опасаясь огненного боя, остановились. Один из них, петляя, словно заяц по лужайке, сбивая лисицу со следа, подбежал к тем, которые вместе с конями лежали неподалеку от изгороди, осмотрел недавних сотоварищей, безнадежно махнул рукой и тем же заячьим манером возвратился к ватаге. Разбойники внимательно смотрели на Михаила и Семена, которые стояли перед домом, один с алебардой и двумя пистолями и при сабле, другой с четырьмя пистолями за поясом, с адамашкой и саблей в руках. Княжна Лукерья, с двумя пистолями в руках и с одним за поясом, встала у раскрытой двери, готовая стрелять, а Антипка отыскал в сарае тяжелые деревянные вилы-трехрожки, какими подают сено на макушку стога, и стоял чуть впереди княжны, обеими руками облокотясь о древко вил. И ослоп рядом прислонен к косяку.

Быстро закончив перезаряжать два использованных пистоля, Михаил осмотрел подворье лесничего, заметил у коновязи – старого сухого дуба – на земле долбленую колоду, из которой поили лошадей, подошел к ней поближе, в двух шагах остановился, внимательно наблюдая за действиями атамана шайки.

– Злодей басурманский, он вновь нацеливает в нас мушкет, – ругнул бородача в черной бараньей шапке Семен Хомутов. – Давай, Миша, отойдем в избу, за стенами укроемся.

– Опасно, дядя Семен, – не согласился с ним Михаил и пояснил: – Офрунтят со всех сторон, соломенную крышу подпалят и выкурят нас, как слепых кротов. Видишь, в избе лесничего только два оконца, а две стены глухие. Оттуда и подойдут к избе безбоязненно. А отсель мы их всех видим… Я удумал главаря ватажников сбить, но для этого нужна хитрость, как у старого лиса…

– Миша, берегись, сей миг пальнет! – громко предупредил племянника бывалый сотник, приметив, что атаман изготовил мушкет, расставил ноги для упора и прислонил голову к прикладу.

– Вижу! – едва успел откликнуться Михаил, как тут же прогремел выстрел, он вскинул левую руку перед собой, словно пытался перехватить летящую в него пулю, и вдруг, будто ему подрезали ноги, рухнул сначала на колени, а потом завалился на левый бок так, что наполовину оказался закрытым колодой от глаз разбойников. За спиной дико закричала княжна Лукерья, ей тут же завторила перепуганная Дуняша, однако их вопли заглушили радостные крики разбойников, которые увидели, что самый опасный противник так удачно сбит пулей из мушкета атамана – теперь-то богатая добыча от них не уйдет, и потеря двух товарищей будет не напрасной! А старый вояка один – какая помеха! Семен Хомутов метнулся к племяннику, решив, что тот, в лучшем случае, ранен и его надо успеть оттащить к избе лесника. Едва он склонился над Михаилом, как тот строго прошептал:

– Делай вид, что я мертв! Отбеги к крыльцу, а я за колодой атамана подкараулю… Живо!

– Ну-у-у, – только и нашелся что выдохнуть в ответ Семен Хомутов, выпрямился у колоды, мазнул ладонью по лицу, вскинул алебарду и погрозил ею разбойникам, которые, все так же, с радостными криками, смело двинулись вслед за атаманом к изгороди, чтобы перебраться на подворье и расправиться со стариком и смешным парнем, который встал у крыльца с выставленными вперед вилами!

– Ироды! Нелюди! Да проглотит вас земля раньше срока! Да перевернутся в гробах ваши предки до седьмого колена! Идите, старому стрельцу за честь умереть в драке! Ну, кто первый на мою алебарду – я не боюсь вас! – прокричал Семен Хомутов ватажникам и, не оборачиваясь, спиной отступил на двадцать шагов к крыльцу, на котором с оружием в руках металась княжна Лукерья, насмерть перепуганная видом упавшего мужа. Антипка едва успел ухватить ее за руку, чтобы княжна в отчаянии не кинулась к молодому сотнику, который все так же неподвижно лежал за колодой.

– Миша жив! – успел сказать негромко Семен Хомутов перепуганной до отчаяния княжне. – Это ратная хитрость! Антипка, готовсь, сейчас мы кинемся ему в подмогу! Луша, ты не рискуй собой, будь у крыльца, мы их сюда не пустим!

– Михась жи-ив? – словно не поверив словам Семена, повторила упоительное слово княжна Лукерья, сделала попытку улыбнуться, но улыбка получилась, скорее, недоуменная, чем радостная – мышцы лица все еще были словно закаменелые. Потом, видя, что ватажники откинули жерди в воротах и кучно вошли на подворье, она сжала губы, взвела курки обоих пистолей, локтем левой руки проверила, на месте ли сабля в ножнах на поясе. Ярость предстоящей рубки охватила княжну Лукерью, и она громко выкрикнула: – Ну-у, воровское отродье, кому жить надоело, идите за своей смертью! Ужо троих, а положу на землю непременно!

До черной колоды оставалось шагов двадцать, не более, когда Михаил резко вскинулся на ноги и два ствола пистолей смертельными черными зрачками уставились в лицо чернобородому атаману в новом суконном кафтане, перетянутом красным поясом, а за поясом торчала кривая казацкая сабля в ножнах – так был уверен в легкой победе своих сотоварищей, что даже саблю не счел нужным вынуть.