Беглая княжна Мышецкая

И возвратились домой счастливые сверх всякой меры, пока в конце апреля до усадьбы Мышецких не докатился слух о том, что 14 апреля старшинские казаки Корнилы Яковлева штурмом захватили Кагальницкий городок и взяли в плен атамана донских голутвенных казаков Степана Разина. Несколько дней Михаил не находил себе места, метался по горнице, словно его самого схватили и, заковав в кандалы, бросили в темный сырой сруб, приготовив к лютой казни. А в том, что Степана Тимофеевича ждет именно лютая казнь, ни он, ни княгиня Лукерья нисколько не сомневались.

– Лихо воспляшут теперь бояре на спине казацкого атамана! Ужо теперь они натешатся вволю, памятуя недавний свой страх перед восставшими казаками, стрельцами да мужиками!

– Что же делать, Михась? Что можем сделать мы с тобой? – Княгиня понимала состояние мужа и готова была дать согласие на его отъезд из усадьбы, хотя и ждала уже ребенка, как говорится, со дня на день.

– Куда же глядели атамановы сотоварищи? – терзался этими безответными вопросами Михаил. – Почему не уберегли Степана Тимофеевича? Почему не предугадали нападение на Кагальницкий городок?

– Должно, не в их пользу силы разложились на Дону, милый Михась! После конфуза под Синбирском и на Урени в зиму затих мужицкий бунт.

– Вот-вот, в этом и была ошибка казацких походных атаманов, что дали время Корниле Яковлеву собраться с силами, многих казаков посулами переманить на свою сторону… Эх, почему меня не было в тот час пообок со Степаном Тимофеевичем? Меня и моих конных стрельцов! Ежели бы и не одолели Корнилу, то атамана отбили бы и на Яик, к Максимке Бешеному препроводили бы…

И не усидел в тиши усадьбы Михаил, когда узнал, что в конце мая Степана Разина под сильной охраной повезли с Дона на Москву. Он не упрашивал княгиню Лукерью отпустить его, но она по глазам поняла: если не даст согласия на отъезд, если Михась хотя бы издали не попрощается со Степаном Тимофеевичем – он себе этого не простит до конца дней своих. И в один погожий вечер, переодевшись в форму драгунского ротмистра, с документами на имя князя Михаила Пушкарева, вместе с дядей Семеном, который решил побывать в Москве, а потом возвратиться домой, Михаил покинул усадьбу, хотя знал, что, быть может, скоро у него появится сын.

– Езжай, милый Михась. Обо мне не будь в тревоге, я чувствую себя хорошо, кормилица Марфуша в свое время принимала роды у моей матушки, примет и у меня, – княгиня ласково обняла Михаила, на прощание перекрестила. – Доведется увидеть Степана Тимофеевича и словом перекинуться, скажи, что я за него молить Господа буду, чтобы смерть ему выпала легкая…

И вот теперь, спустя три с лишним месяца, едва ступив на надворье усадьбы, Михаил задал жене этот вопрос: «Кто?» Княгиня Лукерья радостно разулыбалась, похлопала ладонью мужа по груди против сердца и успокоила:

– Богатырь родился, милый Михась! Ликом в тебя, а горласт, будто походный атаман Ромашка Тимофеев! Горазд кричать, так что и на том берегу Оки слышно. Идем, идем в дом, муженек, поздоровайся с нашим маленьким Никитушкой. Идем, братка Ибрагим! С дороги примете баню, а опосля и поведаете нам, что и как было на Москве. Здесь такие страшные слухи витали, что и верится с большим трудом.

Ибрагим, передав повод коня краснощекому Антипке, с горестью сказал, шагая вслед за княгиней к крыльцу дома:

– Ах, сестра Луша, никакой страшный слух не страшнее того, что мы с братком Мишей видели на Москве. Умирать буду – не мамку с отцом увижу, а нашего атамана на плахе! Лучше бы его кто из побратимов пулей убил еще там, на Дону… – и умолк, опустил скорбью искаженное исхудавшее смуглое лицо и безмолвно последовал в дом за княгиней и Михаилом.

Пополудни, после бани и сытного обеда, когда собрались в горнице все близкие, Михаил долго рассказывал о своих безуспешных попытках с пятницы 2 июня до вторника 6 июня хоть как-то увидеть Степана Тимофеевича, которого вместе с братом Фролом посадили в пыточную Земского приказа. За приличное вознаграждение Михаилу удалось узнать от подьячего Кондратия, которому велено было записывать все покаянные вопли казацкого атамана, что Разину связали руки за спиной, подняли на дыбу, а затем два заплечных дел мастера ухватили его за ноги и так рванули его вниз, что руки вывернулись в суставах, и атаман повис, полусогнувшись, головой вперед.