Беглая княжна Мышецкая

– Тимоша ваш жив и состоит при самом атамане Степане Тимофеевиче, – поспешил успокоить Василису Никита, снимая тяжелый от влаги кафтан и отдавая его хозяину избы. – И братец твой старшой Федор не невесть где скрывается, а вместе с нами в одном струге отходил к Самаре, а теперь оба при атамане Разине в большой чести пребывают.

– Господи, спасибо тебе, уберег мужа и братца, – прошептала Василиса и смахнула с ресниц крупные слезы радости.

– Сам-то Степан Тимофеевич каков? – спросил Максим, разложив оба стрелецких кафтана на теплой лежанке. – Тутошние попы растрезвонили по церквям перед народом, что бит едва ли не до смерти атаман и побежал без памяти на Дон, бросив своих казаков на волю воевод царских. Так ли? – Максим достал из печки вечернее кипяченое молоко в чугунке, налил гостям в деревянные кружки, отрезал по ломтю ржаного хлеба. – Хоть и перекусывали, да теперь час поздний, лишне не будет перед сном, а потом устрою вас спать на сеновале. Там будет бережнее от лихого подгляда – в дом могут соседи зайти, в наших роскошных «боярских» хоромах серой мышке и то спрятаться негде. Так каков атаман наш? – снова повторил вопрос Максим.

– Степан Тимофеевич и вправду ранен, но память не терял. Теперь под Самарой, собирает ратную силу сызнова идти на боярство, – ответил Никита, прихлебывая теплое и сладкое молоко: про уход атамана на Дон решил Максиму не говорить пока.

Еремей ел молча, поглядывая то на хозяина избы, то на красивую Василису, которая успокоилась доброй вестью о муже и брате, села за стол, оперев голову на обе руки.

– Ну и слава Богу, – перекрестился на иконы Максим. – Поели? Теперь вот вам два рядна укрыться, душегрейки под голову, забирайте оружие и идемте на подворье. Рядом с конюшней у меня добротный сеновал – есть окошко поглядывать за улицей и дверца с чердака в сторону леса. Всякое может случиться, так чтоб была возможность уйти в лесную глухомань… Пригните головы, здесь не так высока притолока. Нащупайте, вот лесенка на чердак, а там сено. Устраивайтесь, а поутру я приду с завтраком, тогда и о деле поговорим.

Максим бережно, чтобы не скрипнула в ночной тиши, прикрыл за собой дверь, потоптался на крыльце, поверх забора поглядывая на темную, в лужах, улицу, успокоился и пошел в дом.

Никита и Еремей поднялись наверх, подняли за собой и лестницу на всякий случай, с наслаждением вытянулись на душистом сене, подложив под головы душегрейки и укрывшись каждый своим рядном.

– Догадлив наш хозяин, живо смекнул, что не ради известия про Тимошку прибыли мы к Синбирску, – тихо пробубнил Еремей, умащиваясь поудобнее. – А Василиса и вправду хороша, будто из старой сказки царевна… Тяжко будет Тимошке без такой красавицы, затоскует!

– Прибежит и Тимошка домой, как страсти со временем поутихнут, но дадут ли ему спокойно дома жить? Могут и сослать невесть в какие края, ежели и вовсе не четвертуют. Сыщутся видоки, огласят стрельца, что это он срубил напрочь стрелецкого голову Гаврилу Жукова при взятии казаками синбирского острога. – Никита лег поближе к окошку – спать будет чутко, чтоб успеть сбежать из сеновала, если послышатся чужие шаги по размокшей улице. – Душа болит, живы ли еще наши воеводой ухваченные казаки с Ивашкой Балакой? И сумеем ли как с ними свидеться, себя не выдав прежде срока?

– Свидимся, ежели только они не в подземелье у воеводы в кремлевской пытошной. Из того подземелья только тебе, везучий, чудом удалось уйти, – ответил на размышления Никиты Еремей, вздохнул.

– Не ушел бы, не будь Тимошка таким смышленым, – отозвался Никита, а про себя, быстро засыпая, успел подумать: «Не иначе как Лушин заговор помог… А теперь сама у воеводы Милославского. Каково тебе, княжна наша милая? Поверит ли воевода, что ты дочь князя Данилы Мышецкого, а может, ломает на дыбе твое дивное тело этот старый черт? Ништо-о, даст Бог, свидимся скоро, а там, глядишь, какой ни то счастливый случай выпадет… Княжну Лушеньку повидать и словечком обмолвиться да поклон от Миши передать… Странная у них жизнь получается – живут на миру невенчанными. В Самаре не успели обвенчаться, а по казацкому обычаю – вокруг дерева, вместо амвона, Лушу за руку не поведешь, ей надо в церкви обручальное колечко на пальчик надеть… Параня, молись, чтобы Господь удачи нам послал. Надо же, Еремка храпит, как у себя дома на просторной лавке…»

Максим Лосев заскрипел воротами сеновала очень рано, едва разнеслись над селом последние ночные петушиные переклики и чуть заалело на востоке. Никита спустил лестницу, с трудом растолкал безмятежно похрапывающего Еремея.

– Вот, стрельцы, позавтракать принес – хлеб, сало, соленые огурцы. – Хозяин бережно, чтобы не уронить на солому, развязал белую тряпицу, в которой принес еду, расставил ее на донышке перевернутой бадейки, из которой поил лошадей. – Ешьте и о деле сказывайте. Не иначе как в Синбирск вам надо, так?