Белые воды

Несколько женщин ринулись, налили из графинов по чайному стакану, поднесли горнякам, кажется, разом оборвались разговоры, стало тихо, и Макарычев слышал, как бригадир Подрезов негромко сказал: «С праздником!», Еськин добавил: «Со святым!», зыркнул глазами и, закрыв их, разом опрокинул содержимое стакана в рот и так секунду, отведя стакан, стоял с раскрытым ртом, потом начал картинно жевать губами, тараща по-дурному глаза. Другие отпили по глотку. Подрезов, тоже отпив глоток, покачал головой, рассмеялся весело: «Дураков как обманывают!» И тогда Еськин заорал:

— Вода! Вода! С водички бабы пьяны! Тьфу!..

— С Громатухи брага! С Филипповки!

Взрыв смеха покрыл его чертыханья: смеялись не только женщины, смеялись и горняки — над проделкой женщин, над «жестокой» оплошностью Еськина.

Нашелся гармонист, рванул меха старенькой гармошки, веселый перепляс «Подгорны» точно бы плеснулся по деревянному полу, и из-за столов уже выскакивали горнячки, пошли ходить павами, оттопывали каблуками — сухие доски пола отзывались с непостижимой, как бы радостной четкостью, считали бесшабашно сыпавшуюся дробь.

Ты подгорна, ты подгорна, золотая улица,

По тебе никто не ходит, только мокра курица…

Кто-то охально, бесовски вскрикивал, взлетали то там, то сям белым пламенем платочки, подхватывались, обрывались куплеты.

У меня квашняПо избе пошла.Ну да, ну да, ну да, ну,По избе пошла.

По избе пошла,До дверей дошла…Ух, дых, эх!..

Смешались — пошел разгульный, веселый и горячий перепляс.

Цветы-жарки, Марья-коренья,Девки любят мужиков, бабам разоренье!..

Это вплелся чей-то мужской дребезжащий от прокуренности голос, возможно, Еськина: он за плотным кругом плясавших теперь то срывал, то нахлобучивал старенький треух.

Эх, Катьша пошла,На ней юбка долга́.У нас бают черемша,А у вас — колба́…

В водоворот пляшущих, завихрявшийся и все прибывавший на небольшом пятачке, втянули и непрошенно явившихся горняков; Макарычев с беззаботностью, вселившейся в него нежданно-негаданно, смотрел, как они неуклюже, валко топтались в тесноте. В пыльной толчее отплясывали и женщины из бригады Кати, Макарычев видел и красный джемпер Деминой — грузность для Дуси выходила не помехой: отплясывала лихо, отчаянно; видел и шуструю, языкастую Марию Востроносову, уже подцепившую кого-то из бригады Подрезова.

Увлеченный всецело тем, что делалось на пятачке, Макарычев на некоторое время забыл о Кате — ее не было среди танцующих, — отключенность его оказалась полной, и в какой-то миг в эту отключенность вторглось что-то неприятное и резкое: он поначалу лишь внутренне насторожился, подсознательно догадываясь, что произошло что-то за столом, а не среди танцующих, и обернулся туда, где сидела Катя. И увидел: Еськин грубо, за руку тянул ее из-за стола, та что-то говорила, отстраняясь, лицо ее исказилось в напряжении, в острой гримасе.

— Ну чё, чё упираешься? — услышал Макарычев будто бы даже добродушный, дребезжавый голос Еськина. — Подгорну… сплясать… Чё недотрогой-от? Костя твой, поди, там не теряца — кралю фронтовую завел! Знаем Костю!

В следующий момент Макарычев увидел: Катя приподнялась у стола, свободной правой рукой турнула в грудь Еськина, тот, верно не ожидая подобного оборота, скользнул вниз и опрокинулся на пол, задев кого-то из танцующих. Катя же уткнулась головой среди тарелок, зарыдала — вздрагивали под темно-бордовым жакетом плечи. Поднимаясь и еще не зная, как поступит, Макарычев увидел, как через пятачок, лавируя между танцующими, к столу быстро продвигалась Мария Востроносова; сюда же озабоченно и торопливо вдоль стола подступал бригадир Подрезов. Подскочив к Еськину, поднимавшемуся с пола неохотно, точно у него отняло силы, Мария вдруг молниеносно и звонко отшлепала его по щекам, наэлектризованно, запально повторяя:

— Вот тебе! Вот тебе! Дурак косорылый! Вонючка! За бабьи юбки в тылу прячешься да человека еще зазря поганишь, которого нету! Нету!

Теперь — вся ершистая, колючая, злая — она норовила еще достать Еськина по лицу, хотя тот, скрючившись, хрипло отругиваясь, закрыл лицо руками. Танцы приглохли, Марию Востроносову бабы оттащили, подошедший бригадир Подрезов легко вздернул Еськина за ворот спецовки, тот в мгновенье оказался на ногах. Подошедшему уже с опозданием Андрею Макарычеву бригадир сказал, хмурясь, испытывая неловкость:

— Вот дурь непутевая… Поделом досталось! Промоем еще в бригаде мозги, Андрей Федорович. И себе в вину ставлю.