Белый морок. Голубой берег

Собственно, из таких странствий по округе он никогда не возвращался с пустыми руками. Но на этот раз, едва ли не впервые, его сбор был таким щедрым, что радость буквально распирала ему грудь, он физически ощущал непреоборимую потребность поделиться этой радостью с кем-то из товарищей. Вот почему, недолго думая, направился к жилищу Архипа Семенюты: кого-кого, а раненого Данила Ляшенко он непременно должен был там застать!

В полутемной, наполненной крепкими больничными запахами Семенютиной гостиной он застал не только Данила, но и Артема с долговязым Павлюком. Видимо, перед этим они вели продолжительный и нелегкий разговор, потому что все были какие-то неприветливые, настороженные. С удивлением и даже осуждением смотрели эти трое на него, как бы спрашивая: «Что это с вами сегодня, уважаемый? По какой причине расцветаете, как майская роза?..»

— Славьте гонца, который привез добрые вести! — подняв над головой правую руку, шутливо воскликнул Сосновский клич древних латинян.

Но в ответ никто не проронил ни звука.

— Товарищ Павлюк, наверное, уже доложил об успешном выполнении боевой операции на железной дороге. Но должен предостеречь: без моего дополнения его доклад нельзя считать ни точным, ни исчерпывающим. Так вот, с вашего разрешения, несколько слов… Я только что возвратился с объезда края и имею точные сведения: по обеим железнодорожным веткам за эти дни не прошел ни один поезд! Судя по всему, на коростенской ветке не скоро восстановится движение, потому что аварийным командам может и недели не хватить, чтобы повытаскивать из болота искореженные танки и пушки. А их там, по предварительным данным, около пяти десятков. Так что товарищ Павлюк со своей командой вполне заслуживает похвалы!

Однако и эти его слова канули, словно капли воды в горячий песок. Присутствующие не только не среагировали, но почему-то еще больше нахмурились, опустили глаза.

— Извините, я, видимо, несвоевременно… Или, может, что-нибудь случилось?

— Понимаете, Витольд Станиславович, в этой операции мы человека потеряли… — после продолжительной паузы глухо промолвил Ляшенко. — И какого человека!

Лишь теперь Сосновский понял, какими неуместными были его улыбка и нарочито приподнятый тон. Как же это он забыл неумолимый закон войны: любые боевые успехи оплачиваются только кровью?!

— Чтобы не пропустить военный эшелон к линии фронта, Иван Потепух подорвал себя…

Потепух… Потепух… Всех бойцов отряда Сосновский знал в лицо, а вот Ивана Потепуха, как ни силился, вспомнить не мог.

— Какой же он из себя, этот Потепух?

— Какой из себя… Вот видите, мы даже не помним его в лицо, — не то с упреком, не то с сожалением покачал головой Артем. — И вообще, что знаем о человеке, который столько времени жил среди нас? Да, собственно, ничего! Потому что этот скромный, работящий человек тихонько, без шума делал свое дело. А вот когда наступил момент большого испытания… Неказистый, никому не известный, скромный труженик войны ценой собственной жизни спас от гибели где-то на Волге или на Кавказе десятки бойцов и командиров, которых в глаза никогда не видел. Вот каков он, Иван Потепух!

— На его месте каждый из нас поступил бы точно так же!..

— Золотые слова, Витольд Станиславович! Сейчас мы в самом деле живем в такое время, когда героизм стал не привилегией отдельных, избранных судьбою лиц, а повседневным делом тысяч и тысяч патриотов. Ничего подобного история никогда еще не знала!.. — Артем говорил страстно, гневно, будто хотел убедить прежде всего себя в том, что Иван погиб не зря.

— Правильно говоришь, Артем! — приподнялся на локоть Данило. — Такие, как Иван Потепух, идут в бессмертие. И наше самое кровное с вами дело — сохранить для народа имена героев, не дать им затеряться в адском водовороте войны. Я предлагаю, товарищи, конкретное дело: отныне регулярно вести боевую летопись отряда, как ведутся, скажем, корабельные журналы. Память — вещь не всегда надежная, да и не вечны мы с вами, а вот если день за днем по живым следам фиксировать все успехи и неудачи… Грядущие поколения из первоисточника будут знать, какой ценой добывалась победа над Гитлером!

— Странно, как мы раньше до этого не додумались? Еще с тех пор, как оставили Стасюков дом, нужно было вести боевой дневник. Мы уже стольких побратимов потеряли на партизанских дорогах, что сейчас непросто их и перечесть, а никто и ничто не должно быть забыто!

— Такой дневник, по сути, ведется, командир, — включился в разговор Ксендз. — У меня хранятся все отчеты о проведенных отрядом операциях.

— Отчет — это документ бездушный. Разве из него когда-нибудь люди узнают, каким был на вид, о чем мечтал, к чему стремился тот же Иван Потепух?.. Нет, я все-таки за исчерпывающий боевой дневник отряда! И прошу поручить это дело нам с Федьком. Единственная лишь просьба к вам, Витольд Станиславович, как можно скорее раздобудьте пишущую машинку.

Ксендз еле заметно улыбнулся: