Белый морок. Голубой берег

— Я ни в малейшей степени не сомневаюсь, — после продолжительного молчания наконец сказал Артем, — что достаточно сейчас бросить клич, как на борьбу открыто поднимутся тысячи и тысячи. Но вывести людей в леса — дело не такое уж и хитрое, а вот направить их по правильному руслу, повести победными дорогами и напрасно не погубить…

В отряде уже давно все полюбили своего командира за высокие душевные качества, за моральную чистоту, справедливость, какую-то, если можно так сказать, некомандирскую самокритичность, а более всего — за рассудительность и отцовскую заботу о подчиненных. Кто-то другой на его месте, ощутив вкус побед, наверное, бросился бы за призрачным привидением еще больших боевых удач. И наверняка погубил бы и себя, и отряд. А он не поддался искушению дешевой славы, буквально каждый свой шаг обдумывал мучительно и старательно. Однако сейчас вот такая осторожность Артема показалась собеседникам весьма странной.

— Скажи честно, дружище, что тебя беспокоит? — спросил Ляшенко без лишних слов.

— Отсутствие связи с Большой землей. Центральный штаб партизанского движения, бесспорно, для того и создан Ставкой, чтобы координировать боевые действия отдельных отрядов и соединений на оккупированной территории, нацеливать их на выполнение важнейших стратегических задач. Для меня ясно одно: без централизованного руководства мы так и останемся убогими кустарями, а все наши действия нужно расценивать не более как сельскую самодеятельность…

Трудно было что-нибудь возразить Артему, и все же Ляшенко сказал:

— Связь мы наладим. Не зря ведь столько людей отправили к линии фронта… Не могу поверить, чтобы кому-нибудь не удалось добраться до Москвы. И пока мы здесь будем укореняться, собирать под свое знамя патриотов, кто-нибудь из них обязательно вернется.

«Вернется… — мрачно улыбнулся Сосновский. — Вот Колодяжный — этот давно бы вернулся! А почему бы в самом деле не послать на связь с Большой землей Кирилла с хлопцами? Те огонь, и воду пройдут и не более чем через две недели назад вернутся. Кстати, колодяжненцы могли бы и Бергмана в Москву доставить… Это же просто здорово: одним выстрелом двух зайцев убить!»

Он хотел уже было поделиться своим замыслом с присутствующими, но Артем опередил его:

— Будем надеяться, кто-нибудь вернется. Но пока нам самим надлежит принимать решение. И принимать без особой поспешности.

— Но и без особой затяжки! — резко заметил Ксендз. — Потому что в житомирском, а также и в киевском генерал-комиссариатах только что объявлен очередной принудительный набор молодежи на каторгу в Германию. Народ в отчаянии. Единственную надежду люди возлагают на нас. Не просто возлагают, а умоляют не допустить отправки десятков тысяч юношей и девушек в рабство» Вот почитайте, что нам пишут из Корнина… — Он вынул из нагрудного кармана и положил на стол вчетверо сложенный лист.

Развернув бумагу, Ляшенко пробежал глазами по четко выведенным рукописным строчкам:

— «Защитникам народным, партизанам советским от обреченных на рабство жителей г. Корнин просьба нижайшая.

В годину отчаяния и беспросветной кручины обращаемся к вам, братья наши.

Вчера ста сорока шести из нас вручены под расписку повестки-вызовы явиться на спас в управу для отправки на «продуктивный труд в великой Германии». Не впервые уже черные вороны Гитлера тянут живые поборы с нашего города, поэтому мы хорошо знаем: этот «продуктивный труд» все равно что бывшая татарская неволя. Сколько уже наших ровесников погибло на проклятой чужбине! Теперь такая же участь ждет и нас.

Братья наши, партизаны!

Не дайте свершиться еще одному черному делу проклятых оккупантов!

Вырвите нас из фашистской неволи! Именем матерей и детей ваших заклинаем: протяните руку помощи, заступитесь, помогите! Верим, ждем, надеемся.

Не зная, где вас искать, передаем этот крик наших душ из рук в руки с огромной надеждой, что добрые люди все-таки доставят его вам своевременно».