Белый морок. Голубой берег

— Такие скромные желания… Пишущую машинку, еще и не одну, Колодяжный уже раздобыл. Через день-другой они будут здесь. Но лично я не уверен, что это облегчит нам жизнь. Предположим, вы с Масютой сможете каждый день одним пальцем перепечатать десять — пятнадцать сообщений Совинформбюро. Только будет ли это кардинальным решением проблемы? Нам давно уже пора выходить со словом правды на многотысячную аудиторию…

Данило лишь вздохнул: что ответишь, если человек говорит правду? Им в самом деле давно бы уже нужно было развернуть как можно более широкую пропаганду в массах. Ведь фашистское радио, газеты, явные и скрытые болтуны на каждом шагу на все лады без умолку тараторят: «Советы доживают последние дни», «Остатки недобитых красных армий панически бегут за Каспий и Урал», «Немецким войскам путь фактически открыт до Тихого океана»… Каково все это ежедневно слышать людям? Конечно, они уже научены опытом и не очень верят разной болтовне (гитлеровские писаки столько раз хоронили Москву, а она до сих пор стоит, борется!), но частые капли даже камень долбят… Людям крайне необходимо помочь выстоять духовно, повседневно и беспощадно разоблачать геббельсовскую пропаганду, правдиво информировать о событиях на фронтах.

По правде говоря, когда они выбирались из Киева в леса, то думали, что пропагандистская работа в массах будет едва ли не самой простой из задач, но на деле оказалось все намного сложнее. Пока Ян Шмат не раздобыл добротный радиоприемник, они сами столько месяцев были отрезаны от всего мира. А когда голос Москвы стал каждодневно доноситься до Змиева вала, перед ними возникла другая сложная проблема: как донести слово правды до слуха изболевшихся душой земляков? Будто прикованный к столу, изо дня в день гнул спину юный Федько, от руки переписывая утренние и вечерние сообщения Совинформбюро, но можно ли было думать о массовой пропаганде среди населения, когда считанных экземпляров едва хватало для отряда? Да и не очень хотелось Данилу, чтобы по краю пошли странствовать рукописные партизанские листовки. Большие надежды он связывал с пишущей машинкой: к машинописному слову и доверия больше и отношение иное. Хотя Ксендз, конечно, прав: это все равно не кардинальное решение проблемы…

— Зная ваше отношение к печатному слову, я недавно выторговал в одном месте ротатор. Аппарат, скажу вам, совершенно новенький, и притом производства весьма солидной фирмы, — как-то пресно, вяло, словно бы речь шла о каких-то пустяках, продолжал Ксендз. — Так что скоро, очень даже скоро, мы будем иметь возможность ежедневно изготовлять сотни, а то и тысячи листовок…

Присутствующие удивленно и недоверчиво переглянулись: о такой роскоши, как ротатор, никто из них и мечтать раньше не мог! И как этот Ксендз ухитрился раздобыть такую вещь? Конечно, его ни о чем не расспрашивали, однако от похвал не удержались.

— Аплодисменты, переходящие в овации, оставим читателям нашей будущей печатной продукции. Сейчас целесообразнее всего заняться конкретными делами: где оборудуем типографию? Кого благословим в партизанские первопечатники? Как наладим распространение листовок среди населения?..

— Мое мнение таково: типографию нужно устроить здесь, а печатником назначить Федька Масюту. Парнишка он грамотный, умный, сообразительный, уверен, что быстро овладеет этим делом. Ну а я буду у него в качестве помощника… — сказал Данило без долгих размышлений.

Но было видно, что Ксендз без энтузиазма воспринял это предложение. В глубине души Артем был тоже против того, чтобы оборудовать типографию здесь, на отшибе, однако не хотелось причинять огорчений Данилу, который на глазах стал выздоравливать, когда приобщился к настоящей работе.

— По-моему, Данило прав. Если уж мы здесь установили радиоцентр, то логично здесь же оборудовать и типографию… Кандидатура Масюты, думаю, вполне подходящая. Федько — хлопец во всех отношениях прекрасный. Такому смело можно поручать самые серьезные дела. Вам, товарищ Ляшенко, не в помощниках сейчас следует ходить, а взять на себя функции комиссара отряда. Тем паче что вы давно уже стали для нас настоящим комиссаром.

— Правильно! Правильно! — поддержали Ксендз с Павлюком в один голос.

Не в состоянии скрыть свою радость, Ляшенко застенчиво улыбнулся, потупил глаза:

— Спасибо, друзья! Постараюсь оправдать ваше доверие.

— Ну, так как вам путешествовалось, Витольд Станиславович? — спросил Артем немного погодя. — Что нового в округе? Чем можете порадовать?..

Возвращаясь в лагерь, Сосновский буквально сгорал от нетерпения как можно скорее поделиться с Артемом утешительными новостями. Но когда услышал о смерти Ивана Потепухи, из его сердца тотчас исчезла, испарилась волнующая радость, а все новости показались будничными и незначительными.