Белый морок. Голубой берег

— Подождите, Кирилл, благодарить. Я ведь предлагаю не прогулку, а невероятно трудную и ответственную миссию. Задача заключается не только в том, чтобы пробраться через линию фронта, доставить в Центральный штаб партизанского движения боевой отчет отряда и возвратиться назад. Это полдела. А еще вам предстоит любой ценой доставить на Большую землю пленного эсэсовца, что, несомненно, удвоит трудности…

— Не того ли, случайно, которого Хайдаров с Загравой заарканили?

— Того самого.

— Ну, его как миленького доставим. Он ведь, насколько я помню, привычный путешествовать с кляпом в зубах. А в случае чего…

— Никаких таких случаев не должно быть! Гауптштурмфюрера Бергмана во что бы то ни стало необходимо живым доставить. Вы даже не представляете, какую услугу окажете нашему военному руководству в Москве…

Колодяжный ледяным взглядом окинул Ксендза и спросил с преувеличенной любезностью:

— А почему вы считаете, Витольд Станиславович, что у меня не хватит ума понять это? Думаете, Колодяжный способен только на хи-хи да ха-ха? А что же он должен был делать, как не разводить хахоньки, когда его все время в пристяжных держали, к настоящему делу не допускали? Нет, Витольд Станиславович, Колодяжный лишь на первый взгляд ветрогон, а на самом деле он многое и понимает, и подмечает. И будьте уверены: если уж он за что-нибудь берется, то скорее глотку себе перегрызет, чем отступится.

— Лично я в этом никогда и не сомневался. А если сейчас не совсем точно выразился, вы уж извините, — исправил свою оплошность Сосновский, поняв, что невольно задел самолюбие щепетильного Кирилла.

Но Колодяжный, забыв уже обо всем на свете, лихорадочно размышлял над тем, как доставить на Большую землю Бергмана.

— Сколько до линии фронта километров?

— Не менее восьмисот…

Натянув на себя гимнастерку и туго подпоясавшись трофейным поясом с массивной бляхой, Кирилл неторопливо расчесал густую прядь выгоревших на солнце волос. Потом достал из нагрудного кармана сигарету, прикурил, жадно затянулся несколько раз.

— Восемьсот километров… Многовато, черт побери! На одной заправке не дотянешь! Жаль… А то завел бы гестаповскую душегубку, в которой мы словаков повстречали, посадил бы за решетку пленного эсэсовца, и только бы пыль поднялась. Смотришь, за пару суток уже и среди своих были бы…

«Ты смотри, а в самом деле заманчивая идея! — удивился Ксендз изобретательности Кирилла. — В арестантской автомашине безопаснее всего можно чувствовать себя в дороге. Только ведь Днепр, Днепр… Как проскочить через мост в Киеве?»

— Волка бояться — в лес не ходить, — усмехнулся Колодяжный, когда Сосновский заикнулся о своих опасениях. — Гестаповскому катафалку всюду будет открыта зеленая улица. У меня такое предчувствие, что нас вообще никто не подумает останавливать… Конечно, номерные знаки нужно сменить, дорожные документы надлежащим образом оформить и — полный вперед!

«Горючее тоже не проблема. Разве так уж трудно прихватить про запас пару бочек бензина?..» — невольно склонялся Сосновский в пользу этой до безрассудства смелой идеи.

— Вот что, Кирилл, сейчас не будем обсуждать план операции. Давайте сначала соберемся с мыслями, а где-нибудь под вечер вместе с командирами отшлифуем его во всех деталях. Только об этом, разумеется, никому ни слова…

— Нет, немедленно сейчас побегу и обо всем доложу «родичу»! — вспыхнул Колодяжный.

— Как он там, кстати? Счастлив, что проник в отряд?

— А черт его знает! Спит сейчас как убитый.

— Придется потревожить. Вы пришлите его сюда, Кирилл.

— Что, время опускать занавес?

— Да как вам сказать… По-моему, пора поднимать последний занавес.

На скорую руку сполоснувшись под душем, Сосновский быстро направился мимо палаток к своему постоянному прибежищу, чтобы поскорее засесть за неотложные дела, которых за последние дни накопилось изрядно. И как же он был удивлен, когда еще издалека увидел возле спаренной сосны, которая росла почти напротив входа в его пещеру, Колодяжного, а чуточку поодаль — приземистого, угловатого мужика с настороженно втянутой в ссутулившиеся плечи головой. На своем веку Сосновский имел возможность вдоволь насмотреться на всяческие отбросы общества, до конца изучить их отвратительные повадки, поэтому всегда относился к разным отбросам с глубоким презрением и нескрываемым отвращением. Но вот эта гестаповская «подсадная утка» неизвестно почему заинтересовала Ксендза. То ли редкостной физической неуклюжестью, то ли, быть может, исключительной неаккуратностью. Весь какой-то измятый, будто пережеванный, запухший и посиневший, с давно не чесанными волосами на голове, в которых полно всякого мусора, он выглядел чучелом, какие крестьяне ставят весной на огородах для отпугивания воробьев.

«И вот на такую дубину гестаповцы возлагают свои надежды? Смех, да и только! Видать, не от хорошей жизни господа правители в Киеве прибегают к услугам таких подонков», — не без удовольствия отметил Сосновский. А когда вплотную приблизился к ранним гостям, обратился к Кириллу:

— Так это и есть наш новенький?

— Он самый.

— Кто же вы? Откуда? Что привело вас в партизаны?