Белый морок. Голубой берег

И тут Квачило весь словно бы вспыхнул пламенем и медленно опустил голову. Нет, он не зарыдал, не впал в истерику, он просто понял, что игра проиграна, и сразу же отяжелел, стал рыхлым, покрылся потом.

— Так как, пан продавец желудей, будем еще играть в жмурки или, может, без лишней мороки — карты на стол? — Ксендз все так же невозмутимо смотрел на него с невинной улыбкой.

«Родич» долго горбился перед Сосновским, а потом пролепетал сиплым голосом:

— Зачем вам мои карты? Они ведь биты все до единой… Да иначе и быть не могло. Я заранее нутром чувствовал, чем все это закончится, я чувствовал… Но, возможно, это и лучше, что все наконец свершилось…

— Я правильно понял, что вы готовы к разговору?

— А что же остается делать в моем положении?

— Это так, у вас выбора нет. Но предупреждаю…

— Лишнее! Я все взвесил и готов отвечать правдиво на все ваши вопросы. Настоящая моя фамилия…

— А она нас менее всего интересует. Нас вполне устраивает кличка Квачило или «родич». А вот если бы вы были настолько ласковы, чтобы проинформировали, кем и с какой целью сюда засланы…

— Спецслужбой киевского филиала остминистериума «Виртшафт-III», — с готовностью ответил Квачило.

Сосновский метнул на него недоверчивый взгляд. Он был уверен, что за долгие месяцы, проведенные в оккупированном Киеве, досконально Изучил систему карательных и разведывательных фашистских органов, но об этом «Виртшафте» почему-то слышал впервые. Поэтому и спросил, не скрывая удивления:

— Это что еще за спецслужба такая! Расскажите о ней конкретней.

— Большой конкретности от меня нечего ждать. Немцы, видите, не считали нужным посвящать таких, как я, в тайны организационной структуры и стратегических задач своей засекреченной школы. Единственное, в чем я не сомневаюсь, — «Виртшафт» занят разведкой.

— Вот как! А кому же он подчинен? Где располагается в Киеве?

— Я уже сказал: подчинена эта служба остминистериуму рейхслейтера Альфреда Розенберга. А где помещается… Извините, этот вопрос не для меня. Я ведь был всего-навсего рядовым разведшколы, которая под видом небольшого трудлагеря для советских военнопленных размещалась в Святошине. Мне лично известен только один из ответственных работников «Виртшафта» — капитан Петерс, опекавший эту школу и ставивший передо мною конкретное задание перед отправкой сюда…

— Что же это за боевое задание, интересно было бы знать?

— На первый взгляд, ничего особенного. С помощью дорожного обходчика на Житомирском шоссе проникнуть в ватагу Ефрема Одарчука, вжиться в ней, завоевать авторитет и доверие одарчуковцев…

«А при чем здесь Ефрем Одарчук? Почему нужно завоевывать доверие именно одарчуковцев?.. — сначала не понял Ксендз. — Стоп, стоп!.. А не является ли это неопровержимым свидетельством того, что спецы из «Виртшафта» ничего не знают о нас, хотя и в курсе дела, кто скрывался весной под именем Калашника? Выходит, они до сих пор не ведают о самоубийстве Ефрема и все еще воспринимают наш отряд за его ватагу! Значит, «Виртшафт» не имел и пока еще не имеет достоверной информации из первых рук…» — не без радости сделал он вывод и улыбнулся.

— Не думайте, что я вот так сразу и поверил заверениям черных мундиров, будто проникнуть к вам — дело простое, — заметив невольную улыбку Ксендза, поторопился с разъяснениями Квачило. — Я догадывался, интуитивно чувствовал, что мне отводится незавидная роль живца. Чтобы проверить вашу бдительность, спецы из «Виртшафта» отправляли меня на явную гибель, ибо даже не позаботились об устойчивой связи со мной на случай удачи…

— Что-то вы не то говорите. А это что? — показал Сосновский на писульки.

— Не смешите, бога ради! Таким способом поддерживают связь лишь с тем, кто заранее обречен на провал. Чтобы вступить в контакт с центром, я каждый раз должен был отлучаться из отряда. А разве это долго останется незамеченным? Я понимал: рано или поздно меня должны схватить на горячем.

— И все же верно служили своим хозяевам… Наверное, полагались на ключ шифрованных посланий?

— А, какой там ключ! — сплюнул в сердцах Квачило. — Дураку ведь ясно, что означают все эти «желуди», «подвода», «покупатели», «ярмарка», «оптовик»…

— Что ж, сочувствовать не стану, — холодно промолвил Ксендз. — И вообще ни к чему этот разговор. Лучше берите карандаш и пишите очередное донесение своим хозяевам.

Квачило быстро-быстро замигал голыми, подпухшими веками, беззвучно причмокнул губами. Потом поспешно достал откуда-то из-за пояса огрызок карандаша и крошечный блокнотик.

— Что прикажете писать?

— А это уж вы сами помозгуйте, что написать, чтобы ваши черномундирники немедленно возвратили дорожному обходчику его старшую дочь, которую взяли у него в заложники. Понимаете, что от вас требуется?

Тот закивал головой. Некоторое время сидел, хмуря брови, а потом накорябал несколько строчек на клочке бумаги и протянул его Сосновскому.

— Думаю, они клюнут…

Раз и еще раз перечел Ксендз послание Квачило руководителям «Виртшафта» и в принципе остался доволен. В нем четко и ясно говорилось: