Белый морок. Голубой берег

Неуклюжий штурмфюрер самодовольно похлопал Кодолу по плечу и что-то рявкнул своим приспешникам. Двое из них бросились к автомашине, и она тут же умчалась. Неужели поехали за заложниками? Вскоре к подворью Ковбы и в самом деле приблизилась толпа, не менее сотни человек. Хмурые лица, тяжелые взгляды, болезненные вздохи. Прозвучала команда: всем, кто не достиг шестнадцати лет, выйти из толпы. И тут, подталкиваемые матерями, на середину двора вышли около трех десятков подростков, боязливо оглядываясь по сторонам. «А теперь — кыш все в хату! Да побыстрее!» — взревел Кодола. И эти несколько десятков парнишек и девочек, не подозревая ничего страшного, спугнутой стайкой сыпанули в Ковбино жилище.

«Неужели этот выродок и в самом деле собирается осуществить свое намерение? — в предчувствии огромной беды простонал Парменов. — Только в чем же повинны ребятишки? Как спасти их?..»

Тем временем полицаи заперли входную дверь, позакрывали и взяли на запоры ставни. Чуточку в сторонке Кодола старательно наматывал на палку какое-то тряпье, готовя самодельный факел, а эсэсовцы окружили со всех сторон и взяли на прицел ошарашенных крестьян.

«Кровавую оргию затевают, гады. Нет, этого допустить нельзя! — прошептал рядом Ярвет. — Нам просто грех такое допустить! Я вот что придумал, Иван: ты, пока фашисты заняты толпой, постарайся как можно быстрее доползти до кустарников. В случае чего я прикрою огнем. Дай только мне свои патроны…»

«Оставить тебя одного? Нет!»

«Но ведь, Иван, разве не видишь, в каком я состоянии?.. Я обречен. Да и зачем тебе лоб под пули подставлять? Лучше проберись к нашим и передай…»

«Ни за что!»

«К сожалению, не могу я тебе приказывать, а потому прошу… Считай, это — последнее мое желание, завещание, если хочешь: проберись к нашим и передай… Не теряй зря времени, Иван!»

И Парменов сдался. Осторожно высунув из-под ботвы руку, крепко стиснул ему на прощание локоть, оставил свои патроны и быстро пополз по грядке. Он слышал, как где-то там, возле Ковбиной хаты, внезапно взорвалась отчаянным рыданием толпа, слышал, как стал считать Кодола: «Раз!.. Два!.. Три!..» И вдруг до него донесся звонкий голос неизменного запевалы эскадрильи Ярвета: «Стойте!» И наступила тишина вокруг, будто перед концом света.

«Я советский пилот, которого вы разыскиваете, — снова прозвучал чистый и на удивление спокойный голос стрелка. — Никто из жителей села не знал и не знает места моего укрытия. Я обращаюсь к командиру подразделения войск СС с предложением: не устраивайте массового кровопролития! Если он хочет, чтобы я добровольно прекратил вооруженное сопротивление, пускай немедленно прикажет отпустить по домам всех задержанных. Если эти условия не будут приняты, буду сражаться до последнего патрона! Ночь не за горами, еще увидим, кто — кого. На размышление даю одну минуту!..»

Именно этой минуты и хватило Парменову, чтобы незаметно доползти до прибрежных зарослей. Оказавшись в чаще лозняка, он украдкой приподнялся на колени, чтобы увидеть, что же происходит на Ковбином дворе. Из раскрытых настежь дверей хаты, с подворья во все стороны разбегались, будто от чумы, люди, опережая друг друга. Возле крыльца лишь сиротливо переступал с ноги на ногу Кодола с опущенным пылающим факелом. Неужели эсэсовцы согласились на условия Ярвета?

«Эй, рус Иван, шнель сдавайт! Твой фордерунг зольдат фюрер выполняйт: киндер, муттер — цу хауз. Комен зюда, рус Иван!» — закричали черномундирники, которые сторожко оглядывались по сторонам возле стен хлева, не ведая, где именно притаился советский парашютист.

У Парменова перехватило дыхание: на что решился Ярвет? Вдруг он заметил, как шевельнулся посреди грядки ничем не приметный ворох картофельной ботвы и из-под него медленно, превозмогая боль, поднялся во весь рост высокий и стройный стрелок с роскошным шелковистым чубом. Какой-то миг эсэсовцы хмуро рассматривали златочубого красавца, а потом по сигналу офицеров кинулись, пригибаясь, окружать его со всех сторон, явно опасаясь, как бы он не заманил их в западню. Однако Ярвет стоял спокойно и неподвижно. Со стороны могло показаться, что он любуется вечерним заревом, не обращая на фашистов никакого внимания. Через минуту черномундирники осмелели, начали сжимать кольцо, держа советского пилота на прицелах автоматов. А Ярвет все смотрел и смотрел на подкрашенное снизу облачко, которое одиноко грустило в небесной безбрежности.

«Что же ты надумал, друг мой? Эсэсовцы ведь рядом! Разве не видишь, что они совсем уже рядом?.. — вырывалось сердце из груди Парменова. — Зачем ты забрал у меня патроны, если решил сдаться в плен?..»

Внезапно невыносимую тишину разрезал одинокий выстрел. Эсэсовцы комом сыпанули на землю, замерли на грядках. А стройный Ярвет, взмахнув, будто кому-то на прощание, золотистым чубом, медленно повалился навзничь.

— Вот так он… у меня на глазах… лишь бы спасти невинных. Ну а я перешел было реку, как вдруг в селе началась стрельба. У противоположного берега меня долбанула шальная пуля… К несчастью, еще и разрывная…