Белый морок. Голубой берег

Через минуту шестерка раскрасневшихся, возбужденных, охваченных радостным настроением партизан в черных постылых мундирах осадила возле замаскированных ветвями возов взмыленных коней, сыпанула на землю.

— Вот и верь, Матвей, что бога нет! — крикнул Синило, спрыгивая с седла. — Просто удивительно, как своевременно нагрянули мы в Бебехи. Да появись мы там на несколько часов позже, от села остались бы одни пожарища. Нет, все-таки есть бог на свете.

— А если оставить бога в покое, что там снова стряслось?

Синило молча вынул из нагрудного кармана и подал Довгалю какой-то захватанный, сложенный вчетверо лист бумаги. Матвей без особого интереса развернул лист, пробежал взглядом по неровным строчкам написанных неопытной рукой каракулей: «Большое наступление Красной Армии на Западном и Калининском фронтах! Немецкие войска панически бегут! Богатейшие трофеи советских воинов!» Да, это была хорошо знакомая ему сводка Совинформбюро. Примерно неделю назад, возвращаясь из разведывательной вылазки под Коростень, он лично рассеивал по селам и хуторам листовки, напечатанные полковником Ляшенко и Федьком Масютой. Правда, их беспристрастно-информативный стиль под чьей-то рукой стал ныне приподнято-торжественным, цифры немецких потерь и наших трофеев стали более округленными и внушительными, а внизу вместо подписей буквально стрелял в глаза подчеркнутый двумя жирными черточками призыв: «Прочти и не забудь своего долга переписать в трех экземплярах и передать другим эту добрую весть!»

— Как видишь, Матвей, народная почта донесла наше послание и до Бебехов. Но нужно же было такому случиться, что оно каким-то образом попало на глаза Кодоле! Ну а тот, чтобы получить из рук фашистов еще одну тысячу иудиных сребреников, решил со своими приспешниками устроить новую резню в селе…

— То есть как новую? А разве не обошлось без крови после смерти Ярвета?

— Где там обошлось! И кровь была, и пожары…

— Неужто смерть Ярвета была напрасной? — слабо подал голос с брички Парменов.

— Как сказать… Он поступил как человек высокой чести и гражданского долга. И вовсе не его вина, что душегубы — не приняла бы их земля к себе! — Ковбу с женой тут же расстреляли, а их дом сожгли. Только отныне этот негодяй уже ни на кого не поднимет руки…

Торопливо Семен поведал товарищам, как они без приключений приехали в Бебехи, как увидели запруженную людьми площадь перед помещением сельской управы, людьми, которые стояли вокруг виселицы на коленях, с низко опущенными головами. Рассказал, разумеется, и о том, что Кодола со своими приспешниками принял переодетых партизан за эсэсовскую подмогу, за которой он утром послал гонца в Коростень, сразу же показал большевистскую листовку и доложил, с какой целью собрал на площади люд и как планирует вырвать признание, откуда взялась эта листовка и кто в селе является партизанским разведчиком.

— Я слушал, слушал эти разглагольствования да как крикну: «Смирно!» А потом как затопал ногами, как выхватил из кобуры пистолет. Как это вы, дескать, такие-разэтакие лежебоки, умудрились из своего села второго советского парашютиста выпустить! А он вчера вывел советские самолеты на важный стратегический объект. Да немецкое командование за уничтожение секретного аэродрома знаете что вам сделает?.. Пока ошарашенные предатели таращили на меня свои буркалы, хлопцы в один миг без шума и треска разоружили их и на глазах замершей толпы потащили на виселицу. Полицаи давай сапоги нам лизать да пощады просить. Кодола даже полученную за голову Ярвета «тыщу» сунул мне, чтобы избежать петли. Только наши хлопцы проявили исключительную ловкость рук… Одним словом, болтаются на ветерке все бебеховские выродки в петлях, приготовленных ими для односельчан.

Забыв обо всем на свете, партизаны только головами покачивают: ну и молодцы же синиловцы! Ну и находчивые!

— Слушай, друг, подойди-ка сюда! — обратился к Семену Парменов.

Тот подошел к бричке, склонился над раненым радистом.

— Просьбу к тебе имею: возьми вот… В знак благодарности. — Он протянул командирские ручные часы с покрытыми фосфором стрелками и циферблатом.

А солнце тем временем медленно скрылось за горизонтом, на просеки хлынули из зарослей сумерки. Пора было выступать в поход.

Не дожидаясь команды, партизаны выкатили из укрытий возы, впрягли в них коней и с сумерками тронулись в дорогу. Не менее полутора часов продирались вдоль берега, а когда наконец выбрались из лесу, перебрели Каменку и напрямик через стерню взяли курс к дороге на Соколово.

— Куда же мы движемся? Почему свернули с маршрута? — подскочил к командиру Синило, который задремал было на телеге со своими помощниками после дневных странствий в Бебехи.

— Все правильно, Семен. Сейчас наш курс — на Бантыши. Нужно же Парменова где-нибудь на лечение пристроить…

— Ого-го-го, дай нам боже ног, чтобы до утра туда добраться.

— Эх, не были бы только дороги перекрыты после вчерашнего… Хотя боюсь, что сейчас нас всюду высматривают.