Белый морок. Голубой берег

— А это у тебя, Матвей, я должна была бы спросить, что ты сделал с ним в ту растреклятую ночь, — рубанула Софья с недобрым блеском в глазах. А потом глухо: — Ну так проходи, чего же насупился?..

Пригнув голову, чтобы не удариться лбом о притолоку, Матвей ступил в светлицу. В сизых утренних сумерках сразу же увидел обложенного подушками Григора, который полулежал на диване у раскрытого углового окна, но не узнал его. Со времени их последней встречи Григор очень осунулся, высох, пожелтел и напоминал сейчас морщинистого подростка. Но более всего Матвея поразили глаза Григора. Еще совсем недавно такие ясные, нежно-голубые, как утреннее небо, они сейчас словно бы опустели, угасли в темных впадинах под вылинявшими, поредевшими бровями, стали какими-то блеклыми, будто припорошенные пеплом.

— Здорово, Григор, — сняв картуз, слегка поклонился Довгаль.

— Что-то меня здоровье не балует, — попытался тот улыбнуться. Но вместо улыбки на бледном лице появилась такая вымученная, такая болезненная гримаса, что Матвей невольно опустил глаза. Жалость резанула ему сердце, напомнив о провинности перед этим человеком. За что он избивал его? Только за то, что Софья сделала Григора своим избранником, отдала ему сердце…

«Какой удивительный поворот судьбы! — думал Довгаль, стоя перед Коздобычем с непокрытой головой. — Когда-то я чуть было не искалечил его сдуру, а сейчас пришел за помощью…»

— Так каким ветром тебя сюда занесло? Может, своих захотелось проведать?

— Что правда, то правда, — неопределенно промолвил Матвей, колеблясь, говорить Григору о раненом радисте или не нужно? Как может помочь он Парменову, если сам прикован, и наверное надолго, к постели?

— Ну, с Бородой все в порядке. Через неделю-полторы может встать в строй, а вот с Бреусом… Раны, правда, уже затянулись, но сил ему нужно еще набираться да набираться. Главное для него сейчас — добрый харч, а у нас, сам знаешь, какие достатки. Если бы не те ваши ночные подарки…

— Только обязательно ли их тайком подбрасывать? — стрельнула от зыбки антрацитом глаз Софья, и Матвей мгновенно понял: она догадывается, кто тайком приносит еженедельно и оставляет на их крыльце котомки с продуктами.

— Ну, если так… Тогда позвольте не тайком… — Он вытащил из кармана принесенную Семеном из Бебехов тысячу рублей и положил на стол.

— Деньги? Это зачем же? — вспыхнул Григор. — Неужели думаешь, мы с Софьей все это за деньги?..

— Да разве я идиот? Просто подумал… понимаете, советовал бы вам купить коровенку, ну, для поддержки раненых. Кому сейчас под силу лишний рот в хате держать? А их у вас целых три…

— Да, по правде говоря, мы не сами ваших людей содержим, теперь у нас много помощников…

— Ну, это только к лучшему! — обрадовался Довгаль и взглянул в окно.

Вот-вот должно было взойти солнце. Пока не проснулись Бантыши, нужно было немедленно сматывать отсюда удочки. Только как же быть с Парменовым?

— Ты что, уже собираешься? — заметил смятение Довгаля Григор. — Почему так спешно? Хоть присядь с дороги, перекуси чем бог послал. Софья, попотчуй гостя!

— Спасибо, но некогда. Меня ждут…

— А никто из ваших не нуждается в медицинской помощи? — сам пришел на выручку Матвею хозяин.

И тут Довгаль торопливо поведал о подобранном в лесу советском авиаторе.

— Так почему же ты до сих пор молчал? Немедленно несите его сюда!

— Далеко он отсюда. Понимаете, не сумели мы затемно добраться до Бантышей. Ну, когда рассвело… Это же нужно идиотами быть, чтобы таким скопом к вам переть. Да и неизвестно было, что здесь и как. Вот я и пришел, так сказать, на разведку…

— Ясно, все ясно. — И больной Коздобыч медленно начал подниматься с дивана. — Так говоришь, в урочище остановились?.. Хорошо, я там скоро буду. Вот только Софья меня малость подремонтирует, и я приду. Ну а все остальное решим на месте. Согласен?

Не знал Матвей, что говорить, как благодарить этих людей. Он лишь молча кланялся им, пятясь к порогу, и чувствовал, как грудь его наполняется странным, трепетным холодком, а на глаза наплывают непрошеные слезы…

XX

— Товарищ командир, что же это происходит? Сколько же еще будет процветать в отряде произвол? Неужели одарчуковщина ничему нас не научила! Я протестую! Я решительно требую расследования! — вихрем влетев в командирский шалаш, даже не поздоровавшись, будто гневный приговор выпалил всегда спокойный и невозмутимый Ксендз.

Артем, который в этот момент тщательно анализировал предложенную Ляшенко схему организационной структуры партизанского соединения, резко поднял голову.

— В чем дело, Витольд Станиславович?

— Только что мне стало известно: вчера в Загорье повешен голова тамошнего общественного двора Олекса Стах. Это тот самый Стах, который первым протянул нам руку помощи весною! Тот преданный Стах, который по нашему настоянию согласился стать прислужником фашистов! Но кто бы, ты думал, совершил это преступление? Партизаны!

— Вы думаете, это дело рук кого-нибудь из наших? — сдерживая недобрые предчувствия, спросил как можно спокойнее Артем.