Беньямин и Брехт — история дружбы

Беньямин здесь. Он пишет эссе о Бодлере. Там есть хорошие мысли, он показывает, как проект эпохи без истории исказил литературу после [18]48 года. Версальская победа буржуазии над Коммуной была сразу же прощена. Люди примирились со злом. Оно приняло форму цветка. Это полезно прочесть. Удивительным образом, сплин помогает Беньямину высказаться. Для него отправной точкой является нечто, называемое аурой, и связанное со сновидениями (сны наяву); он говорит: если вы чувствуете, что на вас смотрят, даже в спину, вы отвечаете взглядом(!). Ожидание, что то, на что вы смотрите, смотрит на вас, создает ауру. Однако в последнее время аура угасает, вместе с культовой частью жизни. Беньямин открыл это, когда анализировал кино, в котором аура разрушается воспроизводимостью произведения искусства. Сплошная мистика, хотя заявлена позиция против мистики. В такой форме усваивается материалистическое понимание истории. Просто-таки ужасно⁵²².

Между текстами Беньямина («Париж времен Второй империи у Бодлера» и «Центральный парк») и заметками Брехта («Красота в стихотворениях Бодлера») возник диалог, оставшийся в основном заочным, поскольку реакция Брехта не получила ответной реплики Беньямина. Они по-разному оценивали политические взгляды и актуальность, а также поэтические достоинства произведений Бодлера. Беньямин видел в Бодлере представителя своего времени: «В историческом судебном процессе, который пролетариат ведёт против буржуазии, Бодлер выступает свидетелем»⁵²³. Он хотел показать «Бодлера в контексте XIX века»

⁵²⁴. Брехт «отвечал»: «Он [Бодлер] никак не выражает свое время, даже десятилетия не выражает»⁵²⁵. Для Беньямина «его поэзия совсем еще не устарела»⁵²⁶. Тогда как Брехт писал: «Он не долго останется понятным; уже сегодня необходимо слишком много комментариев»⁵²⁷

. Оба видели в Бодлере представителя мелкой буржуазии — но по-разному оценивали его. Беньямин понимал социальное положение Бодлера как маскировку, для него Бодлер был «тайным агентом» — «агентом скрытого недовольства его класса своим же правлением»⁵²⁸. Он пытался проследить революционное измерение творчества Бодлера через его близость политическим взглядам Огюста Бланки: «Поставить Бодлера рядом с Бланки значит спасти его»⁵²⁹. «Цветы зла» стали в его прочтении «поэтическим эквивалентом бланкистского восстания»⁵³⁰. Брехт яростно возражал, указывая на реакционные и паразитические черты поэта: «Бодлер — поэт французской мелкой буржуазии той эпохи, когда уже стало ясно, что постыдные услуги, которые она оказала крупной буржуазии при кровавом подавлении рабочего класса, — эти услуги вознаграждены не будут»

⁵³¹. Несогласие Беньямина и Брехта по поводу политической оценки Бодлера породило столкновение афоризмов: на слова Беньямина: «деятельность Бланки была родной сестрой полёта грёз Бодлера», — Брехт отвечал сарказмом: «Бодлер — удар кинжалом в спину Бланки, поражение Бланки — это его пиррова победа»⁵³². Если Беньямин хвалил эстетические достоинства поэзии Бодлера и её новаторство [296], то Брехт видел в ней только балласт, напыщенность и клише, неохотно признавая «определенную красоту» [297]

.

Спор о Кафке вспыхнул из-за попытки Беньямина соеди нить противоречивые традиции, за разницей взглядов на Бодлера не стояло фундаментально различной методологической основы. «Понимание поэта как критика общества» у Беньямина⁵³³ Брехт находил полезным. В то же время он резко осуждал «просто-таки ужасные» «реликты» нематериалистического, мистического мышления, называя так беньяминовские концепции «ауры», культа, опыт ответного взгляда, и в самом деле не лишённые мистических свойств⁵³⁴. В «Парижских пассажах» сам Беньямин говорил о «метафизическом» определении spleen [298]. Брехт имел в виду такие наблюдения из работы «О некоторых мотивах у Бодлера»: