Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Описания Фуко создают объемный образ дисциплинарной власти: она работает по принципу таблицы и строго распределяет тела в пространстве; она организует время и задает четкий рабочий ритм; она кодирует тело, приписывая определенным его частям разнообразные инструменты; она создает позитивную экономию, в которой каждый момент должен быть использован для максимального извлечения полезных сил. Помимо этого дисциплина вписывает каждое отдельное тело в большие машины множества тел. Она записывает в тело приказ на таком уровне, что его уже не надо понимать, его надо исполнять без промедления. Дисциплину отличает повышенная эффективность, она полностью реализует себя на подвластных – своих индивидуализированных выдрессированных носителях. Жестокость неэффективна, скажет нам Бенвей…

Однако, как пишет Делёз, в ХХ веке дисциплинарная власть – надо думать, после крушения тоталитарных режимов – устарела и вместо нее проявил себя новый, требующий отдельного описания властный тип. Вот тут ему и понадобился Уильям С. Берроуз. В интервью Тони Негри в журнале Futur anterieur за 1990 год Делёз говорит: «Верно то, что мы приближаемся к „обществам контроля“, которые совершенно точно не являются больше дисциплинарными. Фуко часто считают мыслителем дисциплинарных обществ и их важнейшей техники изоляции (не только в больнице и тюрьме, но и в школе, на заводе, в казарме). Но фактически он один из первых сказал, что дисциплинарные общества – это то, от чего мы намерены уйти, то, чем мы больше не являемся. Мы приближаемся к обществу контроля, которое также функционирует уже не через изоляцию, но через постоянный контроль и мгновенную коммуникацию. Берроуз начал их анализ»{278}

.

Эта интуиция получила развитие в известном тексте «Post scriptum к обществам контроля» (1990). Здесь Делёз пишет: «Фуко разместил дисциплинарные общества в XVIII и в XIX столетии; они достигли своего расцвета к началу ХХ-го. ‹…› Теперь мы уже живем не в дисциплинарном обществе, мы не являемся более таковыми. Мы все находимся в стадии всеобщего кризиса всех пространств изоляции – тюрьмы, больницы, завода, школы, семьи. ‹…› Именно общества контроля идут на смену дисциплинарным. „Контроль“ – вот слово, которым Берроуз предлагает назвать нового монстра, а Фуко признает за ним наше ближайшее будущее»

{279}.

В чем же отличие общества контроля от дисциплинарного общества? Указывая на Берроуза, Делёз дает нам исчерпывающую подсказку. Отличие то же, что между классической реалистической прозой, скажем, Диккенса или Драйзера и прозой Берроуза. «Дисциплинарная проза» имеет структуру и функции, которым она подчинена, – проза контроля прерывна, диффузна и разобщена; «дисциплинарная» проза имеет свой авторский исток вне собственно дисциплинарных механизмов (как воля законодателя располагается вне тюремного поля) – проза контроля полагает контроль внутренним, имманентным принципом, у которого не может быть внешних причин и истоков; «дисциплинарная» проза имеет границы, пределы (какой бы огромной тюрьма ни была, она где-то заканчивается, и там, за ее пределами, начинается другой мир) – проза контроля растягивается до бесконечности – так, что в ней нигде нельзя поставить точку да и читать ее можно, как мы помним, с любого места.

«В дисциплинарных обществах человек постоянно начинает заново (от школы – к казарме, от казармы – к заводу), тогда как в обществах контроля, напротив, ничто никогда не кончается»{280}, – скажет Делёз. Иными словами, когда-то начальник приказывал нам: «Делай так-то и так-то!», но теперь нам приказывает само наше желание, распыленное и децентрированное, как постмодернистский текст, и так же, как этот текст, не нуждающееся во внешней инстанции. «Это полицейское государство без полиции»{281}, – скажет Берроуз о своей Свободии.