Без иллюзий

Но встречаться с ним сейчас Михаилу было неприятно по другой причине. Во время второй сессии работы комиссии Скрипкин предложил ему поступить в штат своего отдела. Это было очень кстати. Давление со стороны Белянчикова, исполнявшего волю Антипова, становилось все более нетерпимым. К тому же в институте СЭВ платили много больше, чем он получал тогда. Естественно, Михаил спрашивал себя, что побудило Скрипкина позвать к себе человека, который нередко спорил с ним по многим важным вопросам. Скрипкин был явно не из тех, кому нравятся строптивые и несогласные с ним люди. Тогда тем более почему? Неужели в связи с тем, что про себя он не был столь уверен в своих силах, когда надо было не просто управлять дискуссией, а делать нечто конкретное силами своего отдела, причем ему пришлось бы выдавать собственные конструктивные идеи? Ждать подсказок со стороны своих ведущих сотрудников Скрипкину действительно было бы нереально. Один из них – пожилой отставник, бывший (а может быть, и действующий) офицер разведки: он мог быть полезен разве что как человек, знающий иностранные языки. Другой – относительно молодой человек, явно моложе Скрипкина, держался с естественной простотой и знатока из себя совершенно не корчил. Звали его Николай Борисович Музруков. Видимо, из симпатии к Михаилу, он кое-что рассказал о себе. По образованию он был, кажется, филологом (Михаил этого не уточнял). Его отец, генерал, был по словам Музрукова, начальником крупного объекта (какого именно, Михаил тоже его не спрашивал). Упоминал он еще и о том, что еще с детства был знаком со многими академиками в домашней обстановке. Все это наводило на мысли, что объект был не только крупным, но и очень важным, причем закрытым, если там было много академиков. Возможно, там разрабатывалось либо ядерное оружие, либо средства его доставки. Не зря же Музруков не упомянул ни одной фамилии известных ему лиц, у которых он сиживал еще на коленях. Косвенно об этом свидетельствовало и само пребывание Николая Борисовича в институте СЭВ – туда редко попадали случайные, сиречь не принадлежащие к правящему слою люди и их родственники, или надсмотрщики из КГБ. Отец – начальник объекта, битком набитого академиками, генерал. Стало быть, тоже из КГБ.

Михаил не нарушал правил хорошего тона в разговорах с Музруковым, поскольку не задал ему ни одного вопроса в развитие того, что услышал, и этим, видимо, еще больше расположил к себе Музрукова. А со своей стороны более подробно, чем на заседаниях, рассказывал Николаю Борисовичу о причинах, по которым отстаивал то или иное свое соображение. Поэтому нельзя было исключить и того, что идею позвать Горского к себе на работу Скрипкину подсказал именно Музруков.

Михаил передал свою анкету и автобиографию Виктору Александровичу. По совету Музрукова, найдя его полезным, Михаил написал в автобиографии, что находится в гражданском, то есть незарегистрированном браке с Мариной (во время предстоящей проверки до этого все равно бы докопались). Скрипкин никакого неприятия этого факта не выразил. А остальное было в порядке – Горского уже не раз проверяли для допуска к секретным документам. И вдруг, когда проверка уже явно подошла к концу, Скрипкин вызвал его к себе и уже как начальствующий хам заговорил с ним о предстоящей работе. Хамство совершенно определенно было намеренным и вполне рассчитанным. Это означало одно из двух: либо в последний момент Скрипкин испугался принять на работу кого-то умнее себя; либо он хотел заранее указать новому сотруднику место, на котором будет его держать, и манеру, в которой позволит себе с ним обращаться за те большие деньги, которые будет ему платить (ни с Музруковым, сыном генерала, ни с полковником КГБ вести себя так, как просила душа, было невозможно).