Михаил Горский присматривался как к старым, так и – особенно к новым сотрудникам, которыми его наградила судьба. В основном были филологи, которых привел в институт Саша Бориспольский по родству душ и общности образования. После проверки боем во время аврала в конце года и окончания целой пятилетки нельзя было сказать, что они чем-то порадовали Михаила. Да, по большей части они принадлежали к кругу приятных в обращении интеллигентов. Да, они имели все основания рассматривать свою работу в институте как вынужденное занятие: всем требовались деньги на жизнь, некоторым еще и ученая степень. И этим они в худшую сторону ни от кого не отличались. На работе им импонировала только свобода общения друг с другом по посторонним темам, в чем также не было ничего необычного. Что касается их работы по должности, то ее можно было точнее всего именовать словом «равнодушие». Видимо, широко известная сентенция Паскаля насчет того, что все, что имеет смысл делать, имеет смысл делать хорошо, не находила у них никакого отклика. Исключение составляла, пожалуй, только Елена Михайловна Сморгунова, молодая женщина с добрым и умным лицом, кандидат филологических наук – в отличие от Саши – явно всамделешный. Она участвовала в нескольких экспедициях для поиска и приобретения в российской глубинке старинных книг, а также работала в коллективе, возглавляемом профессором Зализняком, создавшим обратный словарь русского языка – весьма ценный инструмент для работы всех русистов-филологов. Лена охотно рассказывала об экспедициях, однажды даже принесла фотографии, сделанные где-то в Пермском Приуралье. Среди них была одна, особенно запомнившаяся Михаилу. Рядом с Леной и ее подругой-начальницей экспедиции, читавших старинный фолиант, стоял в облачении старый священник (дело было в церкви) и как мальчик внимал тому, что говорили молодые ученые дамы. А дамы и впрямь были очень ученые, и кроме живых европейских языков знали еще и латынь, и греческий и, что особенно редко, при том же еще и иврит. Сельский батюшка и в епархии не видывал таких специалистов по прочтению, трактовке и объяснению родным естественным языком священных текстов.
Однажды отдельскую вечеринку устроили на Лениной квартире. Ее муж Юра, врач-психиатр, старался быть предельно любезным по отношению к гостям своей жены, но Михаил отчетливо распознавал в том, что он изрекал как интеллектуал, безусловное превосходство его представлений о жизни общества над взглядами собеседников, предопределенное его уверенностью в том, что он знает обо всем больше и лучше, чем люди не из его круга. Выяснилось, что его хобби – это поэтика Мандельштама, что он читает лекции и пишет статьи на данную тему. Михаил понял, что дочь Лены и Юры названа Надей не просто так, а в честь жены Мандельштама Надежды Яковлевны. Снисходительность Юры к непосвященным слегка смешила Михаила. Значительность речений при отсутствии даже намеков на неуверенность и самоиронию выглядела немного карикатурно, хотя сам Юра этого не замечал. На фоне мужа Лена выглядела более спокойным и терпимым собеседником, но и в ее словах (возможно даже – за ее словами) сквозила та же уверенность, что и у Юры, что ее нравственные позиции выше, чем у тех, кто позволяет себе не знать или не замечать то, что знала и отчетливо видела она. Что это было за превосходство позиций, Михаил понял спустя несколько дней, когда перед самым концом рабочего времени ему позвонил заместитель директора по кадрам и режиму Плешаков и потребовал, чтобы Михаил лично проконтролировал приход Сморгуновой завтра утром на работу. – «Хорошо,» – ответил Михаил, даже не пытаясь выяснить причину странного беспокойства героя невидимого фронта. Лену на месте он уже не застал и поэтому вечером позвонил ей домой. – «Плешаков требует, чтобы вы завтра утром непременно присутствовали бы на работе. Не знаю, в чем причина, но мне показалось, что он боится не за кого-нибудь, а за себя. Понимаете, в случае организации проверки дисциплины в отделе с его стороны, ваше отсутствие его только порадовало бы, потому что он спит и видит уличить меня в том, что я распустил сотрудников и совсем не забочусь о том, чтобы дисциплина была на высоте, а потому мне не место в роли заведующего отделом. Так что уже от себя прошу придти заблаговременно, так как не знаю, чего ожидать от него еще». Лена обещала прибыть, когда надо.
На следующее утро, едва Михаил успел сесть за свой стол, раздался звонок местного телефона. Было заранее ясно, кто звонит. Едва представившись, Плешаков задал вопрос: «Сморгунова здесь?» – «Здесь,» – сказал Михаил. – «Это точно? Вы сами ее видели?» – наседал Плешаков, знающий, что Лена сидела в другой комнате. – «Сам видел, – подтвердил Михаил и добавил: – сейчас я ее к вам пришлю.» – «Нет, что вы! Не надо!» – испуганно прокричал в трубку Плешаков.
Происходило что-то невероятное и ненормальное. Плешакову во что бы то ни стало была нужна Сморгунова, но видеть ее он категорически не желал, пожалуй, даже боялся.