Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

Я успел в сквер у Киевского вокзала еще раньше, чем там появились первые майоры с нашей военной кафедры. Успел даже купить “Беломора” и каких-то булок. Мне хотелось бы сообщить Хелен о происходящем, но сейчас я не видел безопасного способа, так что решил отложить это до возвращения. Смысла “снятия показаний” я так и не понял – просто на всякий случай припугнуть меня, что ли, чтобы держался подальше?

В военных лагерях было смертельно скучно. Ничего о них не расскажешь, разве что обычные армейские байки. Мы старались как можно больше времени проводить среди кукурузы на колхозном поле, по краю которого стояли наши палатки, – подальше от глаз офицеров и сержантов, назначенных из отслуживших студентов. Два раза было красиво: ночью во время учений – молдавская степь, далекие огоньки; и когда бежали марш-бросок на самом рассвете. Я тот еще бегун, и мне казалось, что добегу я в лучшем случае до могилы, но все равно замечал нежный свет, вангоговскую пшеницу на полях и темный табак в сушильнях; белоснежные или голубоватые, как гусиные яйца, аккуратные мазанки, иногда даже изображен красками во всю стену какой-то местный мамай в пейзаже; просыпающиеся подсолнухи в росе.

Понадобился я, едва успел вернуться в Москву. Но это был уже другой капитан. Он назначил мне встречу у памятника Карлу Марксу (и все наши дальнейшие рандеву будут у памятников, связанных с революцией). Этот был плотный, круглолицый, с усами. Казачьего вида. Тех же лет, что и первый. И в пиджаке. Кожаном.

– Мой коллега, – сказал он, – наверное, слишком строго подошел к вопросу…

Я как бы про себя пожал плечами. И, кстати, без особой иронии. Так уж и строго… В камеру не сажали. Время потратил да нервы потрепал. Ничего страшного.

А этот капитан держался доверительно. И я наконец узнал, в чем дело.

Хелен (капитан сказал “наша Хэлен” – и это единственная живая черта, которую я могу вспомнить из всех моих диалогов с этими чекистами, все остальное стерлось: они ведь не угрожали, не материли меня и не пытались ловить на словах) ухитрилась влюбиться. В нашего. И собиралась за него замуж. Они об этом откуда-то знали. Но не знали – за кого именно. И это их беспокоило. Похоже, у них проходила моя кандидатура, но первая же беседа убедила их, что такого быть не может.

И теперь они хотели у меня узнать, кто он. Так что контакты требовалось возобновить.

– Чтобы наша Хелен, – объяснил капитан, – не ровен час не попала в сложное положение. Мало ли что, а она не очень разбирается в здешних людях…

Вот такие у них были гуманистические цели.

А я-то как раз знал – кто. Не знал только, что все у них уже так далеко зашло. Костя был из Питера, занимался разной доходной халтурой, как и полагалось романтическим героям тех дней. Постарше меня года, может, на четыре. Он был одним из наших с Хелен общих знакомых. На лесосплав ездили эти общие знакомые, привезли немало денег. Когда-то он даже побывал у меня в гостях, и мы вместе ходили со станковым рюкзаком закупаться портвейном на небольшую компанию. Тогда он обладал редкостной и вожделенной ленинградской двенадцатиструнной гитарой и играл на ней песни “Ты дрянь” и “Пригородный блюз”. Я не очень понимал, как они его проморгали, – ведь снова я с ним встретился как раз у Хелен дома.

Я прислушался к себе: стучать не хотелось. Нет, не так: я знал, что стучать не стану. Знал еще, когда ехал на первую встречу, не предчувствуя даже ее предмета. По крайней мере, пока не дойдет до действительно серьезных угроз. Ну а когда они покажутся действительно серьезными и как себя поведешь потом – кому про себя известно заранее? Это как в драках, первой детской и первой взрослой, – они разные. Я вот в драках был не очень – быстро перегорал.

Было бы, конечно, здорово – гордо объявить прямо сейчас, что никаких дел с этой конторой я иметь не желаю. Но я был студент, шаткая позиция. Все-таки хотелось окончить институт и не загреметь в армию. Гэбисты отлично знали это самое слабое место любого студента и при случае тут же в него и били. Я помнил несколько историй с ребятами в МГУ и на физтехе. А позже узнал, что так и вербовали – тех, кому угрожало исключение не за плохую учебу, а из-за каких-то дисциплинарных провинностей вроде залетов в милицию за мелкое хулиганство. И совсем много лет спустя мне предстоит пережить немалое удивление, когда мои, в общем-то, хорошие друзья вдруг начнут открываться, что штатно работали на КГБ с институтских времен.

В общем, красивое выступление вряд ли осталось бы без последствий для меня. Но даже если бы и не было ничего – проверять не хотелось. А вот изображать благонамеренного и слегка туповатого учить меня было не надо. Конечно, обязательно, если смогу, не такие уж близкие мы с ней друзья… Капитан оставил свой телефон, и договорились, что снова встретимся дней через десять. По телефону я ему не звонил.