Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

Когда я обо всем сообщил Хелен, мы решили пока держаться друг от друга на расстоянии, чтобы мне проще было отболтаться. Возле памятника Крупской и памятника Кропоткину, выслушав, что ничего конкретного узнать не удалось и вообще мы практически не виделись, капитан спрашивал о каких-то людях, тоже связанных с Хелен. Кажется, наугад – и чаще всего я бы при всем желании ничего существенного не мог ему сообщить. Я продолжал придерживаться того, что наши с Хелен разговоры почти полностью ограничиваются музыкальными темами. Все это приобретало абсурдный характер, но вроде бы он даже не злился. В общем-то, раскусить мою убогую игру было, я думаю, несложно. А вот мне уже не удавалось избавиться от чувства, будто я погружаюсь в грязь, хотя я и следил тщательно за тем, чтобы никакой информации, способной хоть как-то нанести вред даже незнакомым людям, от меня не исходило. Становилось тяжело. Так прошло месяца три, потом Хелен пришла на репетицию и сказала – все, можно открываться. Я назвал капитану имя за пару дней до того, как они с Костей официально подали заявление в ЗАГС.

И все вроде бы закончилось.

Зимой я болтался с Диогеном, слушал его каббалистические телеги, мы ходили на джазовые концерты, я порой ездил ночевать к нему в Ивантеевку. Иногда рано утром мы отправлялись во ВГИК смотреть фильмы, которые негде было больше увидеть, разве что в кинотеатре “Иллюзион”, но там всегда было мало билетов и большая очередь со своими правилами, вписаться в нее и, главное, достоять было непросто. И вот там, во ВГИКе, я увидел объявление, что в нынешнем году будет набираться курс звукорежиссеров для людей, имеющих высшее техническое образование по специальности, связанной с электроникой. Два года обучения. Я уже начал писать диплом и, конечно, думал о том, что будет со мной дальше. Меня куда-то должны были распределить, чтобы я там отрабатывал свои обязательные три года. Отличникам и комсомольским функционерам уже были приготовлены достойные их места – кто-то шел в технические службы КГБ, кто-то на радио или, еще козырнее, на телестудии. А вот насчет таких, как я, пока ничего не было известно. За можай меня, москвича, отправить не могли, так уже давно не делали, разве что по собственному моему желанию, которого у меня не было. У меня имелось только одно желание: чтобы не надо было каждый день вставать с утра и тащиться на службу – я уже навставался и натаскался за школьные и институтские годы и к тому же любил ночь.

И какое-то собственное влечение, которое бы заставляло меня уделять этому больше времени и внимания, чем необходимо для зачета или экзамена, я испытывал только к звукорежиссерскому делу. Нас, инженеров, этому, конечно, не учили, хотя были у нас курс радиовещания и звукозаписи и курс акустики. Но я читал книги и проходил практику в Доме звукозаписи, где всячески старался прибиться именно к студии, а не заниматься переносом строительного мусора, как это практиканту положено. Я даже что-то поделал в знаменитой восьмой, где стоял 24-канальный магнитофон и певец Градский записывал Кобзона для своей рок-оперы.

Во ВГИКе мне сказали – возьмем без разговоров, специальность подходит идеально, экзамены, судя по всему, не будут для вас проблемой, но… И я, помимо дипломных расчетов, пустился писать бумаги сразу в два министерства – образования и связи, – объясняя, что на данный момент на меня распределения нет, а я вот сам нашел себе занятие, прошу позволить продолжить обучение. Ну, вроде как аспирантура. Но время шло, и становилось ясно, что отпускать меня не собираются и надеяться особенно не на что.

Хелен вышла замуж и переехала на Октябрьскую площадь. Здесь тоже почти весь дом населяли иностранцы, но все было проще, свободнее, без проходных и откровенного контроля. Теперь я бывал у нее часто. Моя история с КГБ никак на наших отношениях не отразилась, хотя я побаивался, не подозревают ли они с мужем во мне какого-то хитрого осведомителя, а все, о чем я рассказывал, специально разыгранным, чтобы глубже войти в доверие. Не спросишь ведь: так ли это? (Много лет спустя Хелен напишет книгу о своей жизни в России – и вот из нее я узнаю, что этого не было и она осталась мне искренне благодарна.)