Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

После того как СССР растаял, этот миф остался жить, только теперь он воспроизводился уже самими жителями города, которые ретроспективно всё лучше обустраивали свой потерянный рай. Старая шутка про Советский Союз, который не распался, а тайно существует в Мордовии, оказалась пророческой. И Внутренняя Мордовия начала рыть всё новые катакомбы памяти.

Что до меня, то самое яркое воспоминание о временах СССР в “ящике” такое.

Мне семь лет. Зима. И не просто зима, а 31 декабря. Бабушка отправила меня за хлебом. Соберется весь клан, придут дядья с семьями, надо четыре буханки белого, две черного, два батона. Я подхожу к хлебному на Андреева (это военный строитель, отец-основатель моего маленького закрытого города) – очередь вывалилась из дверей и топчет тротуар почти до перекрестка. Я встаю и проверяю варежку – в ней серо-зеленые бумажки. У нас в атомном Красноярске-26 талоны на хлеб. Где-то через полгода их отменят, но пока я пересчитываю их дважды: нет, ничего не выронил. Минут через двадцать я уже в предбаннике магазина, здесь очень жарко, краснолицые мужики мнут в руках мохнатые шапки. Я стараюсь из-за спин впередистоящих рассмотреть, как тетки-продавщицы выкатывают новые металлические лотки с хлебом – только бы мне хватило батонов! Очередь ползет, и вот я уже поравнялся с табличкой “Три хлебобулочных изделия в одни руки”. Продавщица выхватывает у меня талончики и меняет их на эти три единицы. Кажется, это два белых и батон. Я сбрасываю добычу в авоську и иду в хвост очереди. Мне нужно еще…

Пройдет тридцать с лишним лет, и эту рождественскую историю я перескажу в своем блоге. А пересказав, уже через минуту получу первый комментарий: “Автор – мудила. В Красноярске-26 никогда не было талонов на хлеб!”

За несколько часов обиженные выстроятся плотным боевым порядком: “Всё вы врете! Мои родители специально к праздникам оформляли пропуск в Девятку, чтобы закупить шпрот или сгущенки к праздничному столу!”, “Это дичь, вам обязательно надо плюнуть в город? Я здесь 58 лет живу”, “Талоны на хлеб? Господи, их даже в сраном Канске не было или Уяре. Ну зачем передергивать-то”, “Вы фантазер без берегов!!! По талонам было мясо, масло сливочное, спирт. На хлеб талонов не было!”, “Талонов не было. Ходил в универсам чуть выше нашего дома на Курчатова, 66. Булочки с повидлом по 20 копеек были”.

Мне пишут, что я никогда не жил в городе. Что не могу помнить 80-е. И еще про москвичей, которым лишь бы. Странно, что дело не доходит до английской разведки.

Это снова оскорбление чувств верующих в свою свидетельскую память. Оскорбление чувств помнящих. Или не помнящих – тут как раз дискуссионно. Потому что к спору уже присоединяются и те, кто отоваривал хлебобулочные по серо-зеленым билетам.

“В 90-е были талоны на хлеб. Держала в своих руках, толкалась с ними в очереди в «Бирюсе»”, “Помню этот хлебный на Андреева. Всё так!”, “Кому они рассказывают?! Отоваривались в спецраспределителях, поди, вот и не помнят талоны”.

Бой за индивидуальное прошлое перерастает в бокс по переписке. Тысячи комментариев, сотни людей доказывают друг другу друг друга несостоятельность. Клочки летят по закоулочкам.

А я уже ни в чем не уверен.

Может, правда, трюки памяти? Может, она подсовывает мне свое стертое прошлое, а я не замечаю – не заметил же, как подобрал стертое будущее…

Вот помню белый, помню “Дарницкий”, батон молочный. А булку “Веснушка” тогда как покупал? Тоже по талонам? Или ее тогда не было, такой маленькой, с изюмом и загорелой корочкой сверху? Откуда же я ее взял?..

Прошлое распалось на детальки гэдээровского конструктора, и каждый вытащил из общей кучи, где были длинненькие и короткие, дырчатые и сплошные штуковины, что-то свое. У меня, например, вот эта красненькая (что это, какое-то крыло трактора, что ли?), а у тебя? Похоже на самолетный винт.

Ничего общего нам из этого не сложить. Да мы и сами не очень в курсе, что это такое когда-то было. Зачем на нем восемь отверстий? С чем оно стыковалось?..

Социальный антрополог, исследователь советских мифов Александра Архипова рассказывает в аудитории о механизмах возникновения моральной паники. Типовой элемент конструкции, говорит она, человек, который утверждает, будто он свидетель злодеяния – но опосредованный. У него есть знакомый, который рассказывал, племянница, которая сама видела, источник в мэрии, у которого документы. Александра долго и подробно разъясняет механизмы и спрашивает, есть ли вопросы.

– Позвольте, – встает нахмуренная женщина, – вот вы, конечно, много правильного говорите, но у меня есть племянница, которая…

Паттерны работают за нас.

Вместе с Александрой мы пробуем рассмотреть талонный сюжет внимательнее.

Город Железногорск. Он же Красноярск-26, он же Девятка, он же Контора № 9, моя малая родина. Колючая проволока по периметру – здесь ее зовут “зона”, – КПП и герб с медведем, разрывающим атомное ядро. Здесь все атомщики, и медведю пришлось тоже.

Мы проводим интервью с местными тех возрастов, которые еще застали Советский Союз в отличном от Внутренней Мордовии состоянии.