Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

Ставки в игре были высокими, а здоровье, как назло, – прекрасным. Ни плоскостопия, ни близорукости. Опытные симулянты советовали “лечь в урологию” и изображать там ночное мочеиспускание, но Андрею это было противно. Поэтому он надеялся на психиатрию.

Его ближайший друг – Макс Батурин, поэт и “акцентуированная личность с дезадаптивным поведением”, как он сам себя называл, предложил вместе отправиться в “Сосновый бор”. Уже отслуживший в рядах Советской армии, Макс заявил, что поддержит младшего товарища и госпитализируется с ним за компанию. Настоящий друг.

Именно поэтому майским утром они стояли перед памятником Павлову, причем Макс отдавал академику пионерский салют. Подумав, что для диагноза это может быть полезно, Андрей тоже поднял руку над головой. Никто не обратил на них внимания.

– Пойдем, амиго, – сказал Макс. – Бросимся в омут шизофрении.

2

На фронтоне главного корпуса больницы висел транспарант с лозунгом: “О плюрализме двух мнений быть не может! М.С. Горбачев”.

– Конечно, не может! – сказал Макс и потянул тяжелую дверь, за которой открылся просторный вестибюль с высоким куполом потолка – когда-то здесь была больничная церковь, а теперь располагались гардероб, аптечный киоск с объявлением от руки “Галоперидола нет”, белая голова Ленина, стоящая на красной тумбочке, и регистратура.

Отстояв небольшую очередь, друзья получили две желтых бумажки с печатями и указания, как пройти в третье отделение “пограничных состояний”.

– Давай будем вести дневник пограничника, – предложил Андрей, пока они шли бесконечным кафельным коридором в соседний корпус.

– Давай, – согласился Макс. – Только назовем по-другому: “Из жизни ёлупней”.

– Из жизни кого?

– Это прекрасное слово недавно встретилось мне в журнале “Работница и сялянка”.

Макс любил белорусский язык, слушал группу “Сябры”, выписывал газеты и журналы, выходившие в Белоруссии, и наслаждался орфографией братского народа. “Праграма перадач агульнасаюзнага тэлебачання” была его любимым утренним чтением.

– Хорошо, – сказал Андрей, уважавший эрудицию друга. – Пусть будет “Из жизни ёлупней”.

В тот же день они начали вести хронику своего пребывания в советском бедламе, который уже не был таким грозным и карательным, как рассказывали матерые диссиденты, чьи воспоминания зачитывали ведущие “Голоса Америки”. К этому времени в СССР развелось слишком много инакомыслящих, и аминазина с электрошоком на них было не напастись. Да и воспоминания диссидентов спокойно печатались в толстых журналах и тонких перестроечных газетах. Как сказала бабушка, провожая Андрея на психиатрическую экспертизу: “Не бойся сумасшедших, они теперь повсюду”.

Из жизни ёлупней (дневник весеннего обострения)

18.05.1988

С утра сдавали разнообразные анализы. Уклоняясь от трудотерапии (пациентов заставляют клеить коробочки для новогодних гирлянд), спали почти до прогулки, которую провели в сосновой рощице в положении лежа, овеваемые майским ветерком, мечтая построить дом на этом островке среди картофельных плантаций и вообще устроить в психбольницах прибежища для поэтов, а поклонники чтоб вели хозяйство – поили и кормили.

Стали колоть уколы со вчерашнего дня. Чувствуем себя хорошо оба, кроме АФ, которому колют пантокрин, и он боится стать как солдат, который смотрит на кирпич, а думает сами знаете о чем.

Познакомились с Таней, нежной хиппи осьмнадцати лет, которая, по ее словам, “легла в крейзуху, чтобы отдохнуть от андеграунда”. Она плетет из бисера “фенечки” и ругает советскую власть. Опять же вчера слышал от одной пациентки: “Есть этика и эстетика, этика – это наука о красоте, о лесе, а эстетика… о нашей жизни. В ней есть две главные вещи – характер и наша жизнь”.

19.05

Впереди целый вечер и вся жизнь, а делать ничего не хочется. АФ в коридоре читает “Записки у изголовья” и размышляет о том, что с ним сделают в родном военкомате, если лечащий врач не признает его психопатом (статья 7б “Расписания болезней Министерства обороны”), – а обещали разное, ибо он их достал уже.

У нашей Тани есть друзья-панки. Они ее навещают, чтобы забрать таблетки, которыми доктора пользуют девушку от шизофрении. Панки жрут чиклодол и поют рок-н-ролл. Их, кстати, так и зовут: одного – Чиклодолом, а другого – Толутаном, в честь микстуры от кашля. Интересные люди.

С прогулки мы опоздали на 15 минут и имели порицание. Здесь всем распоряжаются медсестры и санитарки, есть еще несколько уверенно идущих на поправку мужчин, которых долечивают делегированием им властных полномочий и доверяют надзор за менее вменяемыми собратьями. Отсюда пионерско- идиотская атмосфера, когда, например, сорокалетний дяденька, чуть не плача, отпрашивается на улицу “с ребятами покурить”. Здесь вообще часто плачут, особенно, увидев родственников. К высокому стройному психопату сегодня приходили мать и какая-то девица. Он уселся на диванчик в коридоре и, размазывая по лицу сопли, стал говорить о том, “какой он дурак, какой дурак”.