Особая глава жизни – театры-студии, вроде спесивцевской, с которыми я дружил потому, что атмосфера их была совершенно мистической; в каждом районе был районный дом пионеров, в каждом таком доме была театральная студия, и первый человек, оценивший мои стихи, был Александр Хаимович Тойбер, руководитель студии в нашем доме пионеров. Дворец – поднимай выше – был уже элитой, а в домах пионеров ставились простецкие спектакли, но руководили ими непризнанные гении, театральные авангардисты. Они-то и просвещали нас, объясняя, что были не только советские признанные авторы, но и, например, Мандельштам, и Платонов, и Булгаков. (Семинар по “Мастеру и Маргарите” читал в той же Школе юного журналиста ее ректор Андрей Воронкевич, ныне известный филолог, а тогда аспирант, и многие фанаты Булгакова стекались на эти семинары 1983 года.) Литстудией при Дворце пионеров рулил Александр Архангельский, тогда начинающий поэт. В одной такой студии занималась Александра Лацис, с которой мы потом познакомились в “Московском комсомольце”, оба там внештатничая перед журфаком, – в этой студии часто появлялся молодой бард Александр Перов, автор песни “Мы не выходим из боя, чтобы остаться в живых”, которая широко пелась по таким же студиям и чердакам.
Главным поэтом этого времени был Виктор Коркия. Сегодня его знают в основном как драматурга. Думаю, лирика Дениса Новикова и Олега Хлебникова не могла бы без него состояться: они написали больше и, возможно, лучше, чем он, – но в его лирике 70–80-х они уже содержались в концентрированном виде. Я мог бы процитировать “Синюю розу”, широко известную в узких кругах, или “Гималаи”, но вспомню лучше совсем короткое и отчаянное:
Это наше Никулино, наш юго-запад, наше бледное семидесятническое эхо того “Юго-Запада”, который вошел в русскую поэзию в 20-е с морским одесским ветром, с переездом Багрицкого. И тем же приморским ветром, той же близостью моря пахло в новостройках, всегда стоящих как бы на побережье.
Нельзя не упомянуть в этом контексте рок-кабаре Алексея Дидурова “Кардиограмма”, куда я пришел сразу после армии, летом 1989 года. Он был журналистом “Юности” и “Комсомолки”, блистательно начавшим в 60-е и отовсюду выгнанным в 70-е, автором эпических поэм и замечательных песен – его песенная поэма “Райские песни” о дворе на Петровке была не менее известна, чем ранние вещи Башлачева.
В 70–80-е годы проклятых поэтов в России было много, не меньше, чем в Серебряном веке (да это и был наш Серебряный век, предреволюционный, сложный, утонченный, с поправкой на советский колорит). Наиболее талантливы, на грани гениальности, по-моему, были трое: убитый в драке с кавказцами Сергей Чудаков, убитый в драке с собутыльниками Вадим Антонов и умерший от инфаркта летом 2006 года Алексей Дидуров.