Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового завета

б) Происхожденіе.

—Литературное преобладаніе Аинъ (ок. 500—300 г.г. до р. Хр.) повело къ тому, что ея діалектъ—аттическій—постепенно вытснилъ формы языка, употреблявшіяся другими племенами греческаго народа, а распространеніе греческаго языка было много подвинуто покореніемъ и колонизаціею Востока при Александр В. и его преемникахъ. Однако при этомъ процесс распространенія и самъ аттическій діалектъ потерплъ измненія по вліянію рчи и обычаевъ тхъ народовъ, среди которыхъ онъ распространялся, пока наконецъ возникъ космополитическій типъ греческаго языка, извстный въ качеств „общаго діалекта“ ( , т. е. ); мстомъ его преимущественнаго господства столтія за два или боле до христіанской эры служила имперія Птоломеевъ и ихъ столица Александрія. Здсь жило множество выселившихся изъ отечества евреевъ, для которыхъ природный или праддовскій языкъ еврейскій со временемъ сталъ столь непривыченъ, что для удовлетворенія ихъ нуждъ былъ изготовленъ (приблизительно между 285 и 150 г.г. до р. Хр.) греческій переводъ священныхъ книгъ (такъ наз. LXX-ти толковниковъ). Почтеніе къ еврейскому подлиннику Ветхаго Завта скоро было перенесено на этотъ переводъ, а всеобщее употребленіе его среди внпалестинскихъ іудевъ много способствовало утвержденію и сохраненію представленнаго въ немъ типа греческаго языка. Потерпвши измненія, неизбжныя при употребленіи въ различныхъ мстностяхъ и промежуточными (переходными) генераціями, этотъ греческій языкъ сталъ органомъ для откровенія Божія, которое даровано міру чрезъ Іисуса Христа.

Самое происхожденіе сего языка длало его правоспособнымъ для такой провиденціальной миссіи. Онъ воплощалъ возвышенныя понятія еврейской и христіанской вры въ язык, который обезпечивалъ для нихъ доступность среди людей дловыхъ и занятыхъ житейскими интересами. Онъ былъ пригоденъ для подобнаго употребленія, поскольку не потерялъ уваженія образованной публики (см., напр., Дян. XVII, 22 слл., 26 слл.), а между тмъ былъ языкомъ повседневной жизни и—потому—являлся удобнымъ для распространенія смянъ Евангелія проповдію его повсюду, гд говорили по-гречески. Онъ замтно разнится отъ языка писателей въ род Филона и Іосифа Флавія, которые, хотя и были еврейскаго рода, но обращались въ своихъ писаніяхъ къ образованнымъ классамъ и стремились къ спеціально-греческой элегантности выраженія. Онъ явно занимаетъ среднее мсто между вульгаризмами простонародья и выработаннымъ стилемъ литераторовъ своего времени. Въ немъ мы имемъ поразительную иллюстрацію того [ср 1 Кор. I, 27 слл], какъ промыслъ божественный возвышаетъ къ особой почести то, что называютъ „общепринятымъ“ .

в) Исторія.—Однако было время, когда истинная природа этого библейскаго языка, какъ своеобразнаго идіома, въ нкоторыхъ кругахъ не признавалась. Такое отношеніе является удивительнымъ въ виду уклоненій отъ классической нормы, какія бросались въ глаза на всякой страниц Новаго Завта. При томъ же самый образованный среди Апостоловъ открыто заявляетъ объ отсутствіи у него прелестей классической рчи (1 Кор. II, 1. 4. 2 Кор. XI, 6), а компетентные судьи насчетъ греческаго языка среди древнихъ христіанъ, напр., Оригенъ (Противъ Цельса VII, 59 сл.: Philocaha IV по изд. Robinson'a стр. 42 сл.) и св. Іоаннъ Златоустъ (Бесда 3 на 1 Кор. I, 17), не только съ готовностію признавали сравнительную литературную низъменность библейскаго языка, но и находили въ этомъ факт доказательство божественнаго снисхожденія къ низшимъ слоямъ наряду съ превосходящимъ достоинствомъ содержанія, поскольку—лишенный чаръ литературной полированности—онъ все-же смогъ возобладать надъ образованными классами. Руководящіе ученые періода реформаціи (Еразмъ, Лютеръ, Меланхтонъ, Беза), въ главнйшемъ, держались именно этого правильнаго мннія, но въ начал XVII вка послднее встртило ршительное несогласіе; отсюда родились споры, извстные подъ именемъ „пуристическихъ“, которые тянулись больше столтія и велись временами съ немалою горячностію. Во многомъ эта страстность вызывалась тмъ, что отрицаніе классической чистоты новозавтнаго греческаго языка казалось ихъ оппонентамъ унижающимъ для священнаго автора той или другой новозавтной книги. Но если-бы эти черезчуръ ревностные поборники священнаго достоинства писаній пошли даннымъ путемъ съ полною ршительностію, то они, конечно, совсмъ упразднили бы право новозавтнаго канона считаться произведеніемъ говорившихъ по-гречески іудеевъ І-го в., а этимъ уничтожалась бы содержавшаяся тутъ филологическая очевидность, что въ эту именно эпоху вошла въ область человческой мысли новая и преобразующая энергія, гд мы видимъ, какъ „буее Божіе премудре человкъ есть“ (1 Кор. I, 25).