И, сказав про войну, Иван сам уверился в том, что она действительно неизбежна. И то, что половец, так спешно перекрестившийся в православного, говорил правду, стало вдруг таким ясным для Ивана. Он стоял, не решаясь двинуться с места, словно не мог выбрать, какое первое движение будет самым уместным. Идти ли в кузню? Но зачем? Или домой отправиться. Но для чего? Утешения там, что ли, искать? Или собираться в дорогу — подальше куда-нибудь, спасая себя и самое дорогое, что есть в жизни: деток и жену Арину?
— Будет война, братцы, и скоро, — проговорил Иван.
И неторопливо, взвешивая каждое слово, будто кусок железа, прежде чем начать с ним работать, рассказал работникам и Дормидонту обо всём, что удалось узнать. Его слушали, не перебивая расспросами — всё-таки они были коренные жители Киева и о набегах дикой орды знали побольше, чем их хозяин.
Некоторое время, после того как Иван кончил говорить, стояло молчание. Пока его не нарушил всё тот же Дормидонт.
— Стало быть, я так понимаю, — начал он, оглаживая негустую свою бородёнку. — Если война, то много князю Мстиславу Романовичу всякого оружия понадобится. И прочего снаряжения для дружины его. А и думать надо, что ополчение станут созывать. Народ соберут. А у народа какое оружие? Топор да рогатина. Вот я и думаю так, что надо нам, Иван Демьянкович, за работу приниматься. Оно понадобится.
— Ишь ты, как дело повернул! — удивлённо сказал Иван, глядя на помощника.
— А наше дело известное. Ты-то вот не знаешь, а молодые помнят. Нашему брату, ковалю, перед войной самая работа бывает. Одних подков конских...
— Подков? А ещё чего надо? — В Иване неожиданно проснулся живчик хозяйствования.
— Перво-наперво — брони. Мечей тоже потребуют. Сколько не изладим — всё возьмут. Война — дело такое, железа много надо.
— Наконечников для стрел тоже, — вставил Семак, один из молодых работников, тот, что был судьёй.
— Сетки кольчужной много понадобится — рубашки из неё делать. Шлемы. Да много чего. Надо, Иван Демьянкович, за железом к сотнику ехать, сколько даст — брать, а ты давай иди ещё помощников возьми человека три хоть. Второй горн задувать станем, а то он у нас уж сколько дней холодный стоит. Углежогов просить насчёт угля. Ребятишек хоть пару, что ли, чтоб подносили чего. К наковальням-то все встанем. Да ты не переживай, дело нам привычное.
Дормидонт говорил важно, как будто он и был сейчас настоящим хозяином положения. Впрочем, Ивана это нисколько не задевало, он был даже благодарен помощнику за то, что тот вывел его из бессильного состояния. Отправив Дормидонта за подмогой, он велел молодым работникам раздувать второй горн, а сам, прежде чем поехать к сотнику за железом, осмотрел свои запасы и разный недоделанный товар, который можно было пустить в перековку.
Да и для себя надо было изготовить снаряжение. Ещё никогда не приходилось Ивану носить облачение ратника, но теперь, вдохновлённый, горящий желанием работать и драться, он не допускал мысли, что будет стоять в стороне от грядущих битв. Враг есть враг, и если ты русский, то обязан сражаться с ним, защищая родную землю. С врагом надо поступать только одним образом — убивать его. Иван вспомнил нелёгкие месяцы унизительного немецкого плена, своё восхищение русским войском, освободившим его из неволи, свои переживания из-за того, что поторопился в своё время покинуть Новгород, а иначе с ополчением непременно бы принял участие в Липицкой славной битве, под знамёнами Мстислава Удалого, — и твёрдо решил, что уж для себя-то он точно изготовит полное военное снаряжение. И лично выкует самый длинный и тяжёлый меч.
Глава 7
Хан половецкий Котян неплохо говорил по-русски. Несмотря на своё довольно высокое положение в степи (он приходился по коренной отцовской линии праправнуком самому хану Кончаку, знаменитому из знаменитых степных правителей), предметом его особой гордости, поднимавшим его, как он полагал, над остальными половецкими ханами, было родство с русским князем Мстиславом Мстиславичем. Да ещё такое выгодное родство! Свою дочь, прекрасную Береке, он выдал замуж за Мстислава, сделавшись, таким образом, прославленному князю тестем, то есть вроде второго отца, — тесть у русских весьма почитается. И, соответственно, мог, имел полное право называть Удалого своим сыном. Пусть и дочка Береке уже крещена в православие и носит христианское имя Анастасия, и особой любовью зятя Котян не мог похвалиться среди своих — Мстислав Мстиславич долгие годы о тесте не вспоминал, будто его и не было вовсе, а всё же при встрече Котян всегда готов был оказать князю отеческое благоволение — и пусть бы князь Мстислав его не принял! В нём и самом течёт половецкая кровь, правда, немного и не такая уж знатная.