Битва за Лукоморье. Книга 3

Голова чудовища отвалилась от туловища. Развороченные остатки шеи и грудины доедало белое пламя, и не понять уже было, где там кости, где плоть, а где шкура. Всё спеклось в обугленное черное месиво. Лапы застывшего посреди луга тушей-горой ящера еще дергались, по шипастой спине и хребту перебегала дрожь, но тварь уже была мертвее мертвого.

Добрыня, вновь остановивший коня, медленно смахнул пот со взмокшего лба, не в силах отвести взгляда от того, к чему только что руку приложил. Его, змееборца, не понаслышке знающего, как тяжко дается победа над такими вражинами, словно ударом грома оглушило понимание того, какая в разрыв-траве кроется мощь.

Надо было радоваться хорошо сделанному делу, и воевода вправду радовался, как же иначе… но ему вдруг стало не по себе. Вот так просто… всего-то горсть безобидного на вид травяного крошева угодила в глотку к гадине, что едва целый город не погубила… и нет гадины. На диво полезная в битве штука этот порошок, спору нет, но Никитич даже вообразить не мог, насколько же страшная. Недаром творящаяся с помощью разрыв-травы огненная волшба по всей Славии считается запретной. Не приведи Белобог Руси столкнуться с врагом, против которого понадобится, вот как ему сейчас, пустить такую силищу в ход… Или схватиться с врагом, который добудет разрыв-травы.

Бурушко тряхнул гривой и звонко заржал, ударив подковой оземь. Его-то радость прямо распирала, бурля в каждой жилочке, несмотря на то что дивоконь был весь в мыле и тяжело поводил боками.

«Мы его одолели! Смогли! И чести не посрамили! Почему ты невеселый?»

– Да думы одолели, уж прости, – Добрыня, словно опомнившись, погладил шею жеребца. – Ты – золото, умница мой. Что бы я делал-то без тебя?

«Ты – тоже молодец,

 – вернул похвалу конь. – Будешь смотреть ближе на это, дохлое?»

– Потом. Наши ждут, да и тебя поводить надо. И, чую, ждет нас сейчас разговор по душам… кое с кем.

Приподнявшись в стременах, Добрыня обернулся на городские ворота. Из них уже высыпала толпа, а от моста через луг к воеводе несся во весь опор всадник на караковом богатырском коне. Прову хватило и выдержки, и ума не лезть на подмогу, когда Добрыня играл с ящером в догонялки, но, если бы им с Бурушкой пришлось плохо, царь-наемник вмешался бы наверняка. Никитич махнул рукой Прову – мол, давай за мной – и послал коня вперед. К развалинам, у которых, уже не таясь, Добрыню поджидали товарищи.

До цели они домчались почти одновременно, и с седла Пров соскочил, едва остановив жеребца. Торопливо расстегнув подбородочный ремень, стянул шлем. Лицо царя-наемника было чумазым, в копоти, лохматые темно-русые кудри – подпалены, над левой бровью красовалась ссадина.

Коротко охнувшая Мадина, не стесняясь никого, кинулась к мужу. И на нее, и на спешивающегося Добрыню, к которому бросились Терёшка и Казимирович, правитель Алыра глядел так, словно не мог поверить, что не спит и не во сне их видит. Но брови он тяжело насупил, серые глаза потемнели, как грозовое небо, вот-вот готовое молниями полыхнуть.

Кого благодарить за то, что посол князя Владимира отыскал дорожку в Иномирье, Пров, само собой, сообразил еще на мосту. И наверняка, покуда Добрыня сражался с чудищем, сердце у бесшабашного алырца не переставало леденеть от тревоги. Слишком хорошо царь-наемник знал свою Мадину, чтобы поверить: да нет, его лада ненаглядная всего лишь волшебные врата русичу показала, а сама в Бряхимове осталась, супруга у окошка поджидать. В безопасности.

– Ты чего творишь?! С ума спрыгнула?! – зарычал Пров, грозно таращась на царицу. Он и сам, видно, с трудом понимал, чего все-таки ему хочется больше – то ли к груди жену прижать, то ли сгрести в охапку да за плечи тряхануть, как куклу соломенную, дав полную волю гневу. – Я с тебя какую клятву брал? Ни единой живой душе об этом месте не рассказывать! И самой сюда носа не совать, а ты?!..

– Ну понятно, как же иначе-то, умная жена у неблагодарного муженька завсегда дура… – царица, только что готовая броситься супругу на шею, отшатнулась от Прова и сверкнула глазами не хуже разъярившейся поленицы в боевом раже. – Как у тебя язык под корень не отсохнет, чучело бессовестное! Мы его выручать явились, а от него «спасибо» – и того не дождешься!

Воеводе мигом вспомнилась встреча супругов у дворцового крыльца, когда они с Казимировичем доставили царицу-беглянку в Бряхимов. Ох, ну и парочка ему на голову свалилась, оба хороши!

И любят друг друга тоже оба.

– Я тебе, солнце ты мое, не малец бесштанный, чтоб меня за ручку водить да сопли утирать! – Пров навис над женой, как скала, и щека у него знакомо дернулась, когда при этих словах царь-наемник покосился на русичей. – Сам бы все дела уладил! Без помощничков незваных… Голова, чай, у меня на плечах есть!