Битва за Рим

– Досточтимые отцы нашей страны, члены римского сената, – негромко начал он, – несколько месяцев назад я говорил в этом собрании о преследующем нас великом бедствии под названием «общественные земли». Ныне я намерен говорить о зле куда большем, чем ager publicus. Если его не одолеть, оно нас погубит. Риму придет конец.

Я говорю, конечно, о тех, кто обитает бок о бок с нами на этом полуострове. Я говорю о людях, называемых нами италиками.

Вся масса сенаторов в белом издала дружный возглас взволнованного изумления, больше похожий на ветер в ветвях деревьев или на гул роя ос вдали, чем на хор человеческих голосов. Друз, слыша этот звук и понимая, что он означает, тем не менее продолжил:

– Мы относимся к ним, к тысячам и тысячам, как к людям третьего сорта. Судите сами! Люди первого сорта – римляне. Люди второго сорта – это те, кто обладает латинскими правами. Люди третьего сорта – италики. Они не удостаиваются права участвовать в общественной жизни Рима. Их облагают налогами, бичуют, штрафуют, изгоняют, грабят, эксплуатируют. Мы представляем угрозу для их сыновей, для их жизни и собственности. Они должны воевать в наших войнах, оплачивать содержание войск, которые сами же нам поставляют и отдают под наше командование. Если бы мы выполняли наши обещания, им не пришлось бы мириться у себя дома с римскими и латинскими колониями – ведь мы обещали полную автономию италийским племенам в обмен на их войска и налоги, а потом обманули их, разместив в их пределах наши колонии и тем самым отняв у них лучшую часть их мира, притом что мы не пускаем их в наш мир.

Шум нарастал, но еще не заглушал голос Друза; гроза надвигалась, рой гудел все ближе. У Друза пересохло во рту, ему пришлось прерваться, облизнуть губы и сглотнуть, изо всех сил изображая спокойствие и естественность. Выказать волнение было бы губительно. Он продолжил:

– У нас, римлян, нет царя. Однако в краю италиков любой из нас действует как царь. Нам нравится это чувство, нравится видеть, как те, кто ниже нас, пресмыкаются перед нами. Нам нравится играть в царей! Будь италийцы и вправду ниже нас, это служило бы хоть каким-то оправданием. Но истина заключается в том, что италийцы ни в чем нас не ниже. Они наши кровные братья. Если бы это было не так, разве звучали бы в этом собрании обвинения, что в ком-то из нас течет «италийская кровь»? Я слышал, как великого, прославленного Гая Мария называли италиком. А ведь он разгромил германцев! Благородного Луция Кальпурния Пизона, как я слышал, называют инсубром, хотя его отец доблестно сложил голову при Бурдигале! Великого Марка Антония Оратора осуждают за то, что его второй женой стала дочь италика, – его, победителя пиратов и цензора!

– Да, он был цензором, – подал голос Филипп, – и, будучи цензором, позволил многим тысячам италиков записаться римскими гражданами!

– Уж не намекаешь ли ты, Луций Марций, что я этому попустительствовал? – грозно осведомился Антоний Оратор.

– Именно на это я и намекаю, Марк Антоний!

Огромный кряжистый Марк Антоний поднялся с места.

– Выйди и повтори, что ты сказал, Филипп! – крикнул он.

– К порядку! Выступает Марк Ливий, – молвил Секст Цезарь с громким свистом в груди. – Луций Марций и Марк Антоний, вы оба нарушаете порядок! Сядьте и молчите!

– Повторяю, – снова заговорил Друз. – Италийцы – наши кровные братья. Они – важные участники наших успехов и в Италии, и в чужих краях. Они отменные воины. Отменные земледельцы. И дела у них спорятся. У них есть богатства. Есть своя знать, такая же древняя, как наша, их вожди не менее образованны, женщины столь же культурны и утонченны. Они живут в таких же домах, как мы, едят такую же еду. У них не меньше знатоков вин, чем у нас. Они не отличаются от нас даже внешне.

– Чепуха! – не выдержал Катул Цезарь и презрительно указал на Гнея Помпея Страбона из Пицена. – Полюбуйтесь на него! Приплюснутый нос, волосы цвета песка. Римляне могут быть рыжими, желто- и беловолосыми, но песочный цвет?! Он галл, а не римлянин! Будь моя воля, он и все прочие неримские грибы, мозолящие глаза в нашей возлюбленной Гостилиевой курии, были бы выдраны и выброшены на свалку! Гай Марий, Луций Кальпурний Пизон, Квинт Варий, Марк Антоний, взявший жену ниже себя по статусу, любой Помпей из этой пиценской дыры, каждый Дидий из Кампании вместе с Педием оттуда же, все Сауфеи, Лабиены и Аппулеи – пора от вас избавиться, говорю я!

Сенат взревел. Катул Цезарь сумел оскорбить, назвав по имени или сделав намек, добрую треть его членов; зато сказанное им пришлось по сердцу другим двум третям – хотя бы потому, что Катул Цезарь напомнил им об их превосходстве. Один Цепион не сиял, хотя мог бы – ведь Катул Цезарь не пощадил Квинта Вария.

– Все равно вы будете меня слушать! – крикнул Друз. – Пусть для этого нам придется досидеть здесь дотемна.

– Я не буду тебе слушать! – проорал Филипп.

– И я! – подхватил Цепион.

– Слово имеет Марк Ливий! Те, кто отказывается дать ему возможность говорить, будут удалены! – закричал Секст Цезарь. – Секретарь, приведи моих ликторов!