Так оно и было, Публий Рутилий. Нахальная девчонка положила меня на обе лопатки, оставив единственный выбор – исполнить угрозы, которые никак не послужат моему намерению стать консулом вместе с Квинтом Помпеем. От девчонки мне нет никакого прока: ни от мертвой, ни от проданной в рабство, и никакого прока от нее не будет Квинту Помпею, если придется приневолить ее к замужеству. Так что же мне делать? Я спрашиваю тебя совершенно серьезно и, верь мне, в полном отчаянии: как же мне поступить? Я помню слухи о том, что ты помог разрешить трудности Марка Аврелия Котты, когда ему пришло время искать мужа для Аврелии. Вот тебе и еще одна брачная задачка, о достохвальный и глубокочтимый советник!
Должен признать, дела тут у нас такие, что знай я, как мне выдать дочь замуж за того, за кого нужно, я бы не стал тебе писать вовсе. Но раз уж я начал, думая, что у тебя есть решение для моей задачки, расскажу и остальное.
Я только что от нашего принцепса сената, которого оставил за письмом к тебе, так что мне нет нужды сообщать о катастрофе, постигшей Гая Мария. Напишу лишь о моих надеждах и опасениях относительно будущего, когда я надену
toga praetexta и сяду в курульное кресло из слоновой кости, ибо я рассчитываю стать консулом. Сенат повелел курульным магистратам облачиться во все регалии в ознаменование победы Гая Мария – и моей! – над марсами Силона. К счастью, глупым и никчемным выражениям скорби и тревоги положен конец.Консулами в следующем году будут, скорее всего, Луций Порций Катон Лициниан и Гней Помпей Страбон – вот уж представить страшно! Воистину ужасная парочка! Вздрюченный кошачий зад и наглый косоглазый варвар, не способный видеть дальше кончика своего носа! Вынужден признать: я совершенно не понимаю, как и почему некоторые получают консульские полномочия. Быть хорошим городским претором или претором по делам иноземцев, очевидно, недостаточно. Да и список военных побед – такой же длинный и славный, как родословная царя Птолемея, – для этого не важен. Я утверждаюсь во мнении, что действительно важна лишь поддержка всаднического сословия. Если всадники тебя невзлюбили, Публий Рутилий, то, будь ты хоть самим Ромулом, никаких шансов победить на консульских выборах у тебя нет. Шесть раз всадники сажали Гая Мария в консульское кресло, причем трижды
– in absentia. И до сих пор он пользуется их любовью. С ним хорошо вести дела. Да, им нравится, когда у претендента есть родословная, однако пока он не раскошелится как следует или не предложит им чего-нибудь заманчивого – упрощенного получения займов или внутренних сведений из стен сената – голосовать за него они не станут.Я давно уже должен был получить консульство. Стань я претором в свое время. Принцепс сената нарушил мои планы. И в этом ему помогли всадники, которые ходили за ним, блея, словно ягнята. Ты бы не ошибся, сказав, что мое отвращение к всадническому сословию все сильнее. И разве не прекрасно будет – спрашиваю я себя – оказаться в положении, когда я смогу сделать с ними все, что пожелаю. О, я с ними поквитаюсь. За себя и за тебя.
Что же до Помпея Страбона, он только и делал, что трубил на каждом углу о том, как он покрыл себя славой в Пицене. По-моему, за эту небольшую победу благодарить следует Публия Сульпиция, который перебросил свою армию из Италийской Галлии и разбил объединенные силы пиценов и пелигнов еще до того, как воссоединился со Страбоном. Наш косоглазый друг, разрази его гром, с большим удобством устроился на лето в Фирме-Пиценском. А теперь, выбравшись из своей пиценской резиденции, не мешкая присвоил себе лавры в победе над Титом Лафрением, погибшим вместе со всеми своими людьми. О Публии Сульпиции, который там был и сделал чуть не всю работу, – ни словечка. И если бы только это: агенты Помпея Страбона в Риме приукрашают его победу, выставляя ее куда более значительной, чем действия Гая Мария против марруцинов и марсов.
Наступает переломный момент в войне. Я чувствую это нутром.
Уверен, нет нужды посвящать тебя в подробности нового закона о предоставлении гражданства, который Луций Юлий Цезарь собирается огласить в декабре. Думаю, Скавр не преминул поделиться этой новостью. Когда несколько часов назад я принес ему весть об этом законе, я ждал, что он взревет от ярости. Но нет, он был вполне доволен. Он видит много преимуществ в том, чтобы обещать гражданство союзникам, исключая тех, кто пошел против нас с оружием в руках. Его беспокоят Этрурия и Умбрия, и он считает, что волнения там улягутся, как только этрускам и умбрам предоставят право голоса. Я пытался, как мог, убедить его в том, что Луциев закон – только начало. Не успеем мы оглянуться, как каждый италик будет римским гражданином, – не важно, успела ли обсохнуть кровь римлян на его мече и скольких наших он убил. За что мы сражались, Публий Рутилий, спрашиваю я тебя?
Отвечай тотчас, посоветуй, как решить дело с девчонкой.
