– Предложение запоздало. У меня слишком много дел в Кампании, чтобы думать о
– Тогда забудь, что я сказал. Ты прав. Придется Риму как-то пережить следующий год. Тем лучше будет потом, когда консулами станут родственники. Прекрасно, когда меж консулами согласие. Ты возьмешь верх над Квинтом Помпеем без всякого труда, а он уступит без борьбы.
– Согласен с тобой, принцепс сената. Луций Юлий сможет отпустить меня лишь на время выборов, так как он собирается сворачивать театр и возвращаться в Рим. Я выдам дочь за сына Квинта Помпея в декабре, хотя ей еще не исполнится восемнадцати. Она мечтает об этом. – Сулла лгал. Ему было отлично известно, как противен этот брак дочери, однако он полагался на Фортуну.
В том, что Корнелия Сулла вовсе не стремилась к брачному союзу, он убедился, вернувшись домой через два часа. Дочь пыталась бежать – этой новостью встретила его Элия.
– К счастью, ее служанка так перепугалась, что тотчас известила меня, – скорбно закончила Элия, которая горячо любила свою падчерицу и желала ей выйти замуж по любви – за Мария-младшего.
– И что же она собиралась делать, бродя по охваченной войной сельской местности? – спросил Сулла.
– Не знаю, Луций Корнелий. Думаю, она тоже. Полагаю, это был просто порыв.
– Тогда чем раньше она выйдет замуж за Квинта Помпея-младшего, тем лучше, – угрюмо отозвался Сулла. – Пусть придет.
– Сюда, в твой кабинет?
– Да, Элия.
– Прошу тебя, Луций Корнелий, не будь с ней слишком суров! – Элия взглянула на него со страхом, к которому примешивалось сожаление. Она понимала, что муж не одобряет ее, как не одобряет и ее снисходительности к Корнелии Сулле.
Сулла лишь повернулся к жене спиной.
Когда Корнелия Сулла явилась в сопровождении двух рабов, то больше всего она походила на пленницу.
– Ступайте, – бросил он рабам, холодно глядя в непокорное лицо дочери. Изысканные черты она унаследовала от матери, но волосы были его. Лишь глаза, огромные, голубые, были ее собственные.
– Что скажешь в свою защиту, девочка?
– На этот раз я готова, отец. Можешь бить меня, пока не убьешь, – мне все равно! Я не выйду за Квинта Помпея, и тебе меня не заставить!
– Ты выйдешь за Квинта Помпея, даже если придется тащить тебя силком, моя девочка. – Сулла говорил очень мягко, но эта мягкость была лишь предвестием яростной вспышки.
Однако, несмотря на все свои слезы и истерики, Корнелия Сулла куда больше взяла от отца, чем от матери. Она шире расставила ноги, как будто ожидала чудовищной силы удара, в глазах заиграли сапфировые огоньки.
– Я не выйду за Квинта Помпея!
– Богами клянусь, Корнелия, выйдешь!
– Нет!
Обычно такое открытое неповиновение вызывало у Суллы лишь бешеную ярость, но сейчас он не мог сердиться по-настоящему, возможно из-за того, что ее лицо на секунду напомнило ему умершего сына. Сулла лишь зловеще фыркнул.
– Ты знаешь, кто такая Пиета? – спросил он дочь.
– Конечно знаю, – осторожно сказала Корнелия Сулла. – Это долг.
– Точнее, Корнелия.
– Богиня долга.
– Какого долга?
– Любого.
– Включая и долг детей по отношению к родителями, ведь так? – вкрадчиво спросил Сулла.
– Да, – согласилась Корнелия Сулла.
– Восстать против воли
– Мой первый долг – по отношению к себе, – стояла она на своем.
– Ошибаешься, дочка. – Губы Суллы дрогнули. – Твой первый долг – быть покорной отцу. Твоя жизнь в моих руках.
– Как бы то ни было, отец, себя я не предам!
Сулла вдруг громко расхохотался.
– Ступай же прочь! – сквозь смех велел он и, все еще смеясь, крикнул ей вслед: – Ты исполнишь свой долг, или я продам тебя в рабство! Клянусь, и ничто не остановит меня!
– Я давно уже рабыня! – услышал он.
Какой солдат вышел бы из нее, будь она мужчиной! Когда приступ веселья прошел, Сулла сел за письмо Публию Рутилию Руфу, ныне гражданину Смирны.