Битва за Рим

– Нет, он был в Тибуре. После битвы туда отступила наша армия. Поражение, очевидно, было сокрушительным. Солдаты разбегались кто куда. По всей видимости, наш сын единственный сохранил самообладание, поэтому-то он и отдал приказ отступать. На пути в Тибур он пытался восстановить порядок в войсках, но все было тщетно. Солдаты просто обезумели.

– И что же тогда… что все-таки случилось, Юлия?

– В Тибуре его ожидал претор. Новый легат, назначенный к Луцию Катону, – Луций Корнелий Цинна… Я уверена, что Квинт Лутаций назвал это имя. Да, так вот, когда армия вступила в Тибур, наш сын, Марий-младший, передал командование Луцию Корнелию Цинне. Поначалу все шло своим чередом. Луций Цинна даже отметил нашего сына за проявленную выдержку.

Тут Юлия высвободила и вторую руку и крепко прижала сцепленные руки к груди.

– Ты сказала, поначалу. Что дальше?

– Луций Цинна собрал людей, чтобы установить, что точно произошло. Ему удалось поговорить только с несколькими трибунами и контуберналами – все легаты, очевидно, были убиты, так как ни один не вернулся в Тибур, – продолжала Юлия, отчаянно пытаясь излагать все как можно яснее. – И вот когда Луций Цинна стал выяснять обстоятельства смерти Луция Катона, один из контуберналов обвинил нашего сына в убийстве консула!

– Понимаю, – спокойно сказал Марий. Вид у него был совершенно невозмутимый. – Хорошо, Юлия, ты знаешь, что было дальше. Я – нет. Продолжай.

– Тот юноша рассказал, что наш сын пытался убедить Луция Катона дать команду к отступлению. Но Луций Катон разъярился и обозвал его сыном италийского предателя. Консул отказался отступать и заявил, что лучше все его люди полягут на поле боя, чем будут жить в бесчестии. После этого он повернулся к Марию спиной в знак отвращения. И тут наш сын – так рассказывает тот контубернал – обнажил свой меч и вонзил его в спину Луция Катона по самую рукоять! После чего он принял командование и отдал приказ отступать. – Конец рассказа потонул в рыданиях.

– Неужели Квинт Лутаций не мог дождаться меня, вместо того чтобы взвалить на тебя это бремя? – резко сказал Марий.

– Времени у него и в самом деле не было, Гай Марий. – Юлия смахнула слезы, пытаясь успокоиться. – Его вызвали по срочному делу в Капую, так что он должен был немедленно отправляться туда. Он говорит, ему никак нельзя было задерживаться, и он специально сделал крюк, заехав к нам, в Рим, так что мы должны быть благодарны ему за это. Еще он сказал: ты знаешь, что делать. И когда он это говорил, я поняла: он не сомневается, что наш сын убил Луция Катона. О, Гай Марий, что нам делать? Что ты предпримешь? Что имел в виду Квинт Лутаций?

– Я должен ехать в Тибур вместе с моим другом Гаем Юлием. – Марий встал.

– Но ты не можешь! – Юлия едва выговаривала слова.

– Могу, разумеется. А сейчас успокойся, жена, и вели Стофанту послать кого-нибудь к Аврелии за Луцием Декумием. Он позаботится обо мне в пути и снимет с мальчика часть его бремени.

При этих словах Марий крепко сжал плечо Цезаря – не для того, чтобы опереться, а словно бы подавая знак молчать.

– Пусть Луций Декумий едет с тобой один. Гай Юлий должен вернуться домой к матери, – сказала Юлия.

– Да, ты права, – согласился Марий. – Иди домой, юный Цезарь.

Но Цезарь не соглашался.

– Мать приставила меня к тебе, – сказал он сурово. – Если бы я бросил тебя при таких обстоятельствах, она бы очень на меня рассердилась.

Марий стал было настаивать, но Юлия, которая знала характер Аврелии, вдруг уступила:

– Он прав, Гай Марий. Возьми его с собой.

Поэтому час спустя Гай Марий, юный Цезарь и Луций Декумий покидали Рим через Эсквилинские ворота в повозке, запряженной четырьмя мулами. Опытный возница, Луций Декумий, пустил мулов бодрой рысью, – так мулы могли проделать весь путь до Тибура, не выбившись из сил.

До самой темноты Цезарь, которому никогда еще не доводилось путешествовать в такой спешке, с восхищением разглядывал проплывавшие мимо него пейзажи со своего места между Марием и Декумием. Надо признаться, в душе он всегда любил быструю езду.

Хотя разница между двоюродными братьями составляла девять лет, юный Цезарь хорошо знал Мария-младшего. Он помнил его с самого младенчества; в его воспоминаниях Марий занимал куда большее место, чем другие дети, и Цезарь не любил его. Нет, Марий-младший никогда не обращался с ним дурно, никогда не смеялся над ним. Причина была не в нем, а в других, в тех, над кем Марий издевался и насмехался. Сколько бы Цезарь ни наблюдал за постоянным соперничеством между Марием-младшим и Суллой-младшим, его симпатии всегда оказывались на стороне Суллы. Двуличие Мария проявлялось и в отношении Корнелии Суллы: с ней он был всегда нежен и обходителен, но стоило ей выйти за порог, как он становился желчным и злым. Он выставлял ее на посмешище перед своими кузенами и сплетничал о ней с приятелями. Поэтому бесчестие, ожидавшее Мария-младшего, никак не взволновало бы Цезаря, если бы не Гай Марий и тетя Юлия. За них он тревожился.