Битва за Рим

Под его началом было целое братство, официально утвержденное городским претором. Братству полагалось заботиться о целом квартале: подметать улицы, следить, чтобы алтари на перекрестках, посвященные ларам, содержались в надлежащем порядке, чтобы вода из большого фонтана, который снабжал всю округу, беспрепятственно изливалась в вычищенный водосборник, наконец его стараниями организовывались ежегодные Компиталии. В коллегии состояли самые разные люди – от местных жителей второго класса до неимущих, от чужестранцев – евреев и сирийцев – до греческих отпущенников и рабов. Второй и третий классы в жизни коллегии участвовали пожертвованиями, достаточно щедрыми, чтобы от них не потребовалось ничего другого. Постоянными посетителями на удивление чистой таверны, которая располагалась на территории квартала, были ремесленники, проводившие свой выходной за вином и беседой. Каждому работнику, будь то свободный или раб, полагался выходной на восьмой день от начала работы. Поэтому день ото дня люди за столами менялись, но когда бы Луций Декумий ни объявил, что нужно сделать то или это, все тут же отставляли свое вино и спешили выполнить приказ начальника.

Братство Луция Декумия промышляло и другой деятельностью, которая не имела ничего общего с городским благоустройством. Когда Марк Аврелий Котта, приходившейся Аврелии не только дядей, но и отчимом, купил для племянницы инсулу, с тем чтобы умножить ее приданое, она быстро обнаружила, что ее дом был пристанищем вымогателей, которые собирали дань с местных торговцев и ремесленников. Аврелия, женщина безупречной репутации, скоро положила этому конец. Точнее сказать, Луций Декумий и его подельники перенесли свою деятельность в те части города, где у Аврелии не имелось ни дел, ни знакомых, так что не было никакой опасности, что жертвы донесут ей об их бесчинствах.

Примерно в то же время, когда Аврелия приобрела инсулу, Луций Декумий отыскал свое призвание, не только приятное, но и доходное: он стал наемным убийцей. Хотя об этих его делах было больше слухов, чем сведений, все, кто был с ним знаком, безоговорочно верили в то, что Луций Декумий замешан во многих заказных убийствах, как за пределами Рима, так и в городе. Он был хитер и смел – никто ни решался обеспокоить его расспросами, не говоря уж о том, чтобы задержать. Он никогда не оставлял следов. Однако каждая собака в Субуре знала характер его прибыльного ремесла. Как говорил сам Луций Декумий, никто ж не предложит тебе такую работу, если не знает, что ты убийца. Он отрицал свое участие в некоторых делах, и в этом ему тоже верили безоговорочно. Слыхали, как он называл убийцу Азеллиона неуклюжим любителем, который подверг Рим опасности тем, что убил авгура в полном облачении. И хотя он и счел, поразмыслив, что Метелла Нумидийского Свина отравили, он прилюдно объявлял яд бабским оружием, куда как недостойным профессионального убийцы.

Луций Декумий полюбил Аврелию сразу. Он утверждал, что его чувство не было ни похотью, ни страстью, скорее, инстинктивной тягой к родственной душе, такой же цельной, храброй и умной, как он сам. А может, и чем-то большим, что он не умел выразить словами. Он стал ее защитником и благодетелем. Когда родились ее дети, он и их взял под свое хищное крыло. Он боготворил Цезаря. По правде говоря, он любил его куда больше двух своих сыновей, теперь уже почти взрослых мужчин, которые начали постигать его науку в коллегии. Годами он оберегал мальчика, проводил долгие часы вместе с ним, без прикрас рассказывал о мире, в котором они жили, и населявших его людях. Он объяснял, как действует банда вымогателей и какими качествами должен обладать хороший убийца. Цезарю было известно все о Луции Декумии. И все было ему понятно: то, что дозволено и подобает юному римскому патрицию, совсем не подходит квартальном римскому начальнику четвертого класса, вымогателю и убийце. Каждому свое. Но это не мешало им быть друзьями, не мешало любить друг друга.

– Мы сами-то из городского отребья, – как-то объяснял Луций Декумий Цезарю. – Кто ж не захочет, чтобы было нам попить-поесть вдоволь, а еще купить трех-четырех славных рабынь, да чтоб у одной была такая щелка, что не зря задерешь подол? Да даже если мы умно поведем дела – а кто из нас в этом горазд, – где же нам раздобыть монет? По одежке протягивай ножки. Так-то! – Он приложил указательный палец к носу и ухмыльнулся, показав черные зубы. – Только ни слова, Гай Юлий! Никому ни слова! Особенно твоей дорогой маме.

Этот и другие секреты он надежно хранил ото всех, включая Аврелию. Юный Цезарь знал куда больше, чем она могла вообразить.

К полуночи они добрались до лагеря, разбитого неподалеку от маленькой деревушки Тибур. Без малейших колебаний Гай Марий распорядился поднять бывшего городского претора Луция Корнелия Цинну с постели.