Битва за Рим

– Ну, если ты собираешься пойти так далеко, почему бы просто не открыть суды по банкротствам? – спросил Филипп, вечно дрожавший при упоминании любого закона, который касался сбора долгов. Он постоянно был в долгах и был известен всему Риму как злостный неплательщик.

– По двум причинам, Луций Марций, – серьезно ответил Сулла, делая вид, что не заметил иронии Филиппа. – Во-первых, у нас недостаточно магистратов для того, чтобы укомплектовать штаты судов, а сенат так оскудел, что найти специальных судей будет сложно, ведь они должны разбираться в законах не хуже преторов. Во-вторых, банкротство – гражданская процедура, и в так называемых судах по банкротству заседают специальные судьи, которые назначаются по решению городского претора. Что возвращает нас к первой причине. Если мы не можем укомплектовать уголовные суды, где нам взять столько судей, чтобы вести куда более разнообразные и сложные гражданские процессы?

– Как лаконично изложено! Благодарю тебя, Луций Корнелий, – ответил Филипп.

– Хватит об этом, Луций Марций. Ты понял меня? Никогда больше так не говори. Никогда.

Разумеется, обсуждение на этом не закончилось. Сулла понимал, что его предложения вызовут споры. Но даже сенаторы-ростовщики протестовали для вида, потому что каждый сообразил, что вернуть хоть какие-нибудь деньги лучше, чем не вернуть ничего, а Сулла не собирался отменять проценты.

– Давайте голосовать, – объявил Сулла, когда решил, что с него хватит этой болтовни.

Подавляющее большинство было на его стороне. Сенат подготовил консульт, в котором приводились положения обоих новых законов, и передал его на рассмотрение народному собранию, – правда, консул мог и сам представить там свои законы, хоть и был патрицием.

Затем претор Луций Лициний Мурена, более известный тем, что разводил пресноводных угрей для пиршеств, чем своей политической деятельностью, внес предложение другого рода: возвратить из ссылки тех, кто был осужден комиссией Вария.

– Сейчас мы даруем гражданство половине Италии, а люди, осужденные за поддержку этой идеи, все еще лишены гражданства! – воскликнул Мурена. – Пришло время им вернуться домой: это именно те римляне, которые нам нужны!

Публий Сульпиций вскочил с места и повернулся к консулу:

– Могу ли я сказать, Луций Корнелий?

– Говори, Публий Сульпиций.

– Я был добрым другом Марку Ливию Друзу, хотя и не поддерживал идею предоставления гражданства италикам. Тем не менее я считаю предосудительным то, как Квинт Варий вершил свой суд. Каждый из нас должен спросить себя, сколько его жертв были осуждены лишь потому, что не нравились ему лично. Однако его комиссия была созвана законным образом и вела дела по закону. Эта комиссия и сейчас еще работает, хотя деятельность ее и переменилась полностью. К тому же это единственный действующий суд. Таким образом, можно заключить, что это законно учрежденный орган, и его решения не должны отменяться. Я уведомляю сенат, что, если будет предпринята хоть одна попытка вернуть из изгнания тех, кто был осужден комиссией Вария, я наложу свое вето, – сказал Сульпиций.

– И я, – поддержал его Публий Антистий.

– Сядь, Луций Лициний Мурена, – мягко сказал Сулла.

Мурена мрачно опустился на свое место. Он был подавлен. Вскоре сенат завершил свое первое заседание под председательством Суллы.

Когда Сулла шел к выходу, его задержал Помпей Страбон:

– Луций Корнелий, позволь перемолвиться с тобой словечком.

– Конечно, – с готовностью сказал Сулла, рассчитывая, что разговор удастся затянуть. Он видел, что Марий караулит его, и хотел любой ценой избежать встречи с ним, однако понимал, что без веской причины сделать этого ему не удастся.

– Как только ты сочтешь, что разрешил финансовые трудности Рима, – начал Помпей Страбон своим бесцветным, но в то же время наводящим ужас голосом, – полагаю, ты перейдешь к назначениям военачальников.

– Да, Гней Помпей, я и впрямь надеюсь перейти к этому, – просто ответил Сулла. – Как ты знаешь, по обычаю, нам следовало обсудить это вчера вместе с назначениями наместников провинций. Однако из моей сегодняшней речи ты, думаю, понял, что я склонен считать эту войну гражданской и хотел бы, чтобы назначение командующих шло своим чередом.

– Да-да, разумеется, – сказал Помпей Страбон, который, видимо, ничуть не был смущен бестактностью своего вопроса. Было понятно, что он представления не имеет о том обычае, на который ссылался Сулла.

– Так что же? – вежливо спросил Сулла. Краем глаза он заметил, что Марий устало плетется к выходу в сопровождении юного Цезаря, который, должно быть, все это время терпеливо ждал его за дверью.

– Если считать войска, которые Публий Сульпиций привел из Италийской Галлии в позапрошлом году, вместе с теми, что Секст Юлий вывел из Африки, – под моим командованием находится десять полных легионов, – сказал Помпей Страбон. – Ты, Луций Корнелий, поймешь меня, как никто, ведь, полагаю, и сам находишься в подобном положении: бо́льшая часть моих легионов не получала жалованья в течение года.

Рот Суллы сложился в горестной улыбке.

– Да, понимаю, Гней Помпей!