Битва за Рим

По завершении погребальных обрядов работа в сенате и комициях возобновилась. Помпей Страбон попросил себе в легаты Попликолу и Брута Дамасиппа. Эта просьба была исполнена. Другой его легат, Гней Октавий Рузон, заявил, что лучше сможет послужить Риму в пределах Рима, что было воспринято как намерение выставить свою кандидатуру на консульских выборах в конце года. Цинна и Корнут остались на своих местах – воевать с марсами, Сервию Сульпицию Гальбе достались марруцины, вестины и пелигны.

– В общем и целом вышло неплохо, – сказал Сулла младшему консулу Квинту Помпею Руфу.

Это случилось в доме Помпея Руфа на семейном обеде, устроенном в честь новой беременности Корнелии Суллы. В отличие от Элии и семьи Помпея Руфа, новость не привела Суллу в восторг, однако заставила вспомнить о семейных обязанностях – он до сих пор не видел свою внучку, которая, по словам ее второго дедушки, была самым прекрасным ребенком на свете.

В пять месяцев Помпея действительно была красавицей, вынужден был признать Сулла. Эти бронзовые кудри, черные брови, ресницы, изогнутые кокетливым веером, огромные болотно-зеленого цвета глаза! А кожа! Мягкая нежная кожа! Алые губы были красиво очерчены, и, когда она улыбалась, на одной из розовых щечек появлялась ямочка. Хоть Сулла и говорил, что ничего не понимает в младенцах, Помпея показалась ему очень вялым и глупым ребенком. Она оживлялась, только когда у нее перед носом трясли чем-нибудь золотым и блестящим. Это знак, решил Сулла, тихо усмехаясь.

Его дочь была счастлива. Это было видно сразу. И Сулла был этим доволен. Он не любил ее, хотя временами, когда она не перечила ему и ничем не раздражала, она даже ему нравилась. Иногда в ее чертах он мог разглядеть тень ее умершего брата, он напоминал о себе каким-нибудь быстрым движением или тем особенным выражением душевного подъема, которое Сулла видел теперь лишь в глазах дочери; и тогда он вспоминал, что его сын очень любил свою сестру. Как несправедлива жизнь! Почему Корнелия Сулла, бесполезная девчонка, выросла и расцвела, а его сын, молодой Сулла, безвременно погиб? Все должно было быть наоборот. Будь мир таким, каким следует, paterfamilias имел бы право выбрать, кому из них жить, а кому умирать.

Он никогда не вспоминал о двух своих германских сыновьях, прижитых в те времена, когда он обосновался среди германцев. Ему не хотелось увидеть их, и он даже не помышлял о том, что они смогут заменить ему любимого сына от Юлиллы. Ни они, ни их мать не были римлянами. В его мыслях всегда был один лишь юный Сулла и пустота, которую невозможно заполнить. А эту девчонку, свою дочь, которая вечно торчит у него под носом, он с легким сердцем предал бы смерти, если бы это могло вернуть ему юного Суллу.

– Как приятно видеть, что все так хорошо обернулось, – сказала Элия, когда они уже шли домой.

Так как мысли Суллы все еще были заняты тем, как несправедлива жизнь, забравшая у него сына вместо бесполезной дочери, бедная Элия тотчас пожалела о своих словах, которые пришлись не ко времени.

Его реакция была молниеносной, как бросок ядовитой змеи.

– С этого момента считай себя разведенной! – прошипел он.

Она замерла.

– Луций Корнелий, умоляю, одумайся! – вскрикнула она и застыла как вкопанная.

– Найди себе другой дом. В моем тебе места нет. – Сулла повернулся и пошел в сторону Форума, а Элия осталась стоять в полном одиночестве на спуске Виктории.

Когда она пришла в себя настолько, чтобы предпринять хоть что-то, она двинулась обратно, к дому Квинта Помпея Руфа.

– Могу я увидеть свою дочь? – спросила она раба, который отворил ей дверь. Он посмотрел на нее с удивлением. Ведь это же ей, этой прелестной женщине, которая излучала уверенность, он открывал дверь несколько минут назад, и вот она опять здесь, только лицо у нее теперь серое и больное, словно кто-то нанес ей смертельный удар.

Когда он предложил доложить о ней хозяину, она отказалась и попросила отвести ее к Корнелии Сулле, чтобы увидеть свою дочь наедине, никого не беспокоя.

– Матушка, что случилось? – беспечно спросила Корнелия Сулла, заходя в комнату. Она осеклась на полуслове при виде страшного лица Элии и повторила свой вопрос теперь уже совершенно другим тоном:

– В чем дело, мама? Что с тобой?

– Он развелся со мной, – глухо ответила Элия. – Он сказал, что в его доме мне нет места, поэтому я не осмелилась пойти за ним. Он не шутил.

– Мама! Почему? Когда? Где?

– Только что, на улице.

Корнелия Сулла бессильно опустилась рядом с мачехой, единственной матерью, которая у нее когда-либо была: Юлилла была слишком слабой, слишком нежной и куда больше тянулась к чаше с вином, чем к собственным детям. О ней у Корнелии Суллы остались только смутные воспоминания. Конечно, год или два ими занималась бабка Марция, но Марция не хотела возвращаться к материнству и сурово, без любви правила детской. Поэтому, когда Элия стала с ними жить, брат и сестра быстро привязались к ней и полюбили как мать.