Битва за Рим

– Кажется, именно столько. Помню, когда она выходила замуж, мне было ее немного жаль. Ее женихом был молодой сын Скавра, но он покончил с собой. А мой отец отдал ее Марку Эмилию.

– Меня поразила ее робость, – сказал Мамерк. – Или, может быть, она совсем растерялась. Она боится выходить из дома, хотя я и сказал ей, что теперь ей этого никто не запрещает. У нее совсем нет друзей.

– Откуда у нее могут быть друзья? Я не шутил, когда говорил, что Марк Эмилий посадил ее под замок, – произнес Метелл Пий.

– После его смерти, – задумчиво ответил Мамерк, – она, разумеется, осталась одна в его доме, за исключением, конечно, детей и весьма небольшого штата рабов для такого огромного дома. Но когда я предложил ей взять к себе тетку или двоюродную сестру в качестве компаньонки, она очень расстроилась. И слышать об этом не хотела. В конце концов я был вынужден пригласить супружескую пару, римлян хорошего происхождения и репутации, пожить с ней. Она сказала, что понимает, это все приличия, их нужно соблюдать, особенно учитывая ее былую неосторожность, но она предпочитает жить с чужими, а не с родственниками. Ну разве это не печально, Квинт Цецилий? Сколько ей было лет, когда это случилось? Девятнадцать? Да еще замужем за шестидесятилетним стариком!

Свиненок пожал плечами:

– Такова уж супружеская доля, Мамерк. Возьми, к примеру, меня. Женат на младшей дочери Луция Красса Оратора. У его старшей дочери уже три сына. А у моей Лицинии все еще нет детей – и вовсе не потому, что мы не пытались, уж поверь! Так что мы собираемся усыновить одного из племянников.

Лицо Мамерка вдруг просветлело, он наморщил лоб:

– Бери пример с Луция Корнелия! Разведись с Лицинией-младшей из-за бесплодия и сам женись на Далматике!

– Нет, Мамерк, я не могу. Я очень люблю свою жену, – резко ответил Свиненок.

– Тогда стоит ли нам серьезно обдумать предложение Луция Корнелия?

– Определенно. Он небогат, но у него есть кое-что другое. Он великий человек. Моя сестра Далматика была замужем за великим человеком, так что она к этому привыкла. Луций Корнелий далеко пойдет, Мамерк. Не знаю, почему я так в этом убежден: по мне, он достиг уже всего, что только возможно. Но он сможет. Я уверен, что он сможет. Да, он не Марий. И не Скавр. И все же я не сомневаюсь, что он сумеет их затмить.

Мамерк встал:

– Тогда нам лучше пойти и узнать, что на это скажет Далматика. Однако завтра жениться на ней он не может.

– Почему нет? Не может же она до сих пор быть в трауре!

– Нет. Удивительно, но срок ее траура заканчивается как раз сегодня. Именно поэтому, – сказал Мамерк, – люди заподозрят неладное, если она завтра выйдет замуж. Вот через несколько недель – другое дело.

– Нет, это должно случиться завтра, – твердо сказал Метелл Пий. – Ты не знаешь Луция Корнелия так, как знаю его я. Нет человека, которого я бы ценил и уважал сильнее. Но противоречить ему нельзя, Мамерк! Если мы не видим препятствий к тому, чтобы они поженились, тогда этот брак будет заключен завтра.

– Квинт Цецилий, я кое-что вспомнил. В последний раз, когда я видел Далматику – несколько нундин назад, – она справлялась о Луции Корнелии. Никем больше не поинтересовалась, даже самыми близкими родственниками.

– Ну, она была влюблена в него, когда ей было девятнадцать. Возможно, она любит его по-прежнему. Женщины странные, с них станется, – сказал Свиненок с видом знатока.

Когда они пришли в дом Марка Эмилия Скавра и предстали перед Цецилией Метеллой Далматикой, Метелл Пий понял, что имел в виду Мамерк, называя ее робкой. Мышка – вот она кто. Хорошенькая мышка. И ласковая. Ему не приходило в голову поставить себя на ее место, вообразить, что бы чувствовал он, семнадцатилетний мальчишка, если бы его женили на женщине почти шестидесяти лет. От женщин ждали покорности, а шестидесятилетний мужчина мог во всех смыслах предложить больше, чем любая женщина старше сорока пяти. По дороге к Далматике они решили, что разговор начнет он – ее ближайший родственник и, строго говоря, paterfamilias в настоящее время.

– Далматика, мы пришли сообщить, что сегодня тебе было сделано брачное предложение. Мы настоятельно рекомендуем тебе его принять, хотя ты вольна отклонить его, если такова будет твоя воля, – церемонно начал Метелл Пий. – Ты вдова принцепса сената и мать его детей. Однако мы думаем, что лучшего предложения ты не получишь.

– Кто просит моей руки, Квинт Цецилий? – тихим голосом спросила Далматика.

– Консул Луций Корнелий Сулла.

Лицо засияло невыразимым счастьем, серые глаза сверкнули серебром. Она неловко выпростала руки из складок одежды и едва не захлопала в ладоши.

– Я согласна! – прошептала она.

Они удивленно заморгали: уговаривать ее не пришлось.

– Он хочет жениться на тебе завтра, – сказал Мамерк.

– Сегодня, если он так пожелает!

Что они могли сказать еще? Что вообще можно было сказать?

Однако Мамерк попытался: