Ближние соседи

– Должен сказать, что ты – молодец. За столь короткое время вырос до начальника личной охраны председателя Госсовета республики. В каком ты звании?

– Майор.

– А где твои хунхузы? Не разбежались после падения империи?

– С чего бы им разбегаться? Они все на нужных местах. Охрана председателя Дуань Цижуя и президента Фэн Гочжана, само собой, вся из моих людей, есть они и в управах. Короче, когда понадобится, по одному сигналу вся Маньчжурия будет в наших руках.

– В наших руках, – поправил японец.

Сяосун промолчал.

– Теперь будет другое задание. У тебя есть кому передать свой пост?

– Есть, но нужно основание.

– Сделай себе длительную командировку. Тебе известно, что Россия принимает тысячи китайцев на различные тыловые работы. Подбери группу и завербуйся под видом рабочих. В России грядёт ещё одна революция, а за ней неизбежна гражданская война. Нам важно знать, на какие силы они будут опираться. Постарайся выдвинуться в руководители. Большие, маленькие – неважно. В гражданской войне огромное значение имеет жестокость по отношению к противнику. Убить своего достаточно сложно, а вы будете там чужие, вам это просто. Убивайте без жалости, вам зачтётся. Вас будут бояться и подчиняться беспрекословно. Русских ты ненавидишь, а убивать, ненавидя, очень просто.

– Я с гражданскими не воюю, – хмуро сказал Сяосун.

– Запомни: на гражданской войне гражданских не бывает.

Голос Кавасимы звучал ровно, но что-то в нём настораживало, какая-то ледяная дымка будто обволакивала каждое слово.

Сяосун это хорошо почувствовал. Он подумал, оглянулся на шум из спальни (маленький Шаодун простудился и часто просыпался с плачем), подождал, пока Фэнсянь его укачает, и задал, наверное, главный вопрос:

– А что мы за это будем иметь?

– Резонно. Отвечаю с полной гарантией: когда мы придём в Маньчжурию, вы будете иметь всё.

Доктор оказался прав: не довелось Ивану Саяпину две недели отлёживать бока на вагонной полке. От госпиталя в городке, названия которого Илья не запомнил, до железной дороги, где-то с десяток вёрст, они с Иваном добрались на телеге по утопающему в весенней грязи просёлку. На станции повезло: в первом же поезде, идущем к Москве, нашёлся сердобольный пожилой кондуктор. Даже не спрашивая проездных документов, посадил их в свой закуток, ещё и чаем горячим поил. Правда приставал с расспросами про немцев, австрийцев – что, мол, за люди, чего к нам лезут, – и было заметно, что огорчался от неумения казаков рассказывать.

До Москвы добрались за трое суток. Поезд часто останавливался, напоминая казакам, как они прорывались к Харбину. Иван пил порошки, выданные доктором, и понемногу свежел лицом и увереннее двигался. Илька на остановках всеми правдами и неправдами добывал пропитание. Госпитальный интендант выдал им денег на дорогу из расчёта по рублю в день на человека. В прежние-то времена хватило бы не только на еду, а и на пиво, но сейчас всё было по-другому. Илька убедился в этом уже к вечеру первого дня.

Поезд остановился то ли на разъезде, то ли на крохотной станции. Илья выглянул в окно и увидел, что у вагонов выстроился ряд торговок и торговцев простенькой снедью типа домашних пирогов и солений-варений. Во рту сразу набежала слюна, а в животе зашевелился голодный червяк, требуя его заморить.

– Дядька Ерофей, – обратился Илья к кондуктору, – сколько стоять будем.

– А хрен его знает, – отозвался тот, размачивая в стакане чая чёрный сухарь. Это была его излюбленная еда: четыре сухаря и четыре стакана чая, иногда вприкуску с рафинадом. Видать, поэтому он сам был словно сухарь, только что не чёрный, а землистый. – Мы тут никогда не стояли.

– А-а, ладно, я не отойду.

Илья спрыгнул со ступеньки и лицом к лицу столкнулся с толстой бабой в распахнутом кожушке, из которого выпирала мощная грудь. Цветной полушалок сполз с черноволосой головы на широкие плечи. В руках баба держала плетёную из прутьев корзину, полную огромных жареных пирогов, у ног, упрятанных в лапти, стоял кадушок с солёными огурцами.

– С чем пироги, хозяюшка?

– С картоплей, милок, да с лучком молодым.

– Три пирога и три огурца, – Илья решил угостить дядьку Ерофея, чего он одни сухари жамкает, – на каку деньгу потянут?

– Деньгу-у? – протянула баба, оценивающим взглядом охватывая невзрачную фигуру казака в потрёпанном чекмене с тёмно-зелёными в жёлтой окантовке погонами с широкими лычками и большой буквой «А», однако с кинжалом на широком с металлическими накладками ремне. – Да ты чтойто на солдата не похож.

– Я – амурский казак вахмистр Илья Паршин.

– Амурский? – ахнула баба. – Мне сынок баял, что там золота видимо-невидимо, а по тебе не скажешь.

– Золото есть, да не про нашу честь, – неохотно буркнул Илья. – Так сколь возьмёшь за пироги? А то у меня в вагоне друг шибко раненый, домой везу, поесть ему надо.

– А сколь дашь?

– Рубль могу. Нам по рублю на день отпущено.

Баба засмеялась:

– За рупь ты счас и один огурец не купишь. Вот за ножик твой я бы дала.

– Ты бы дала, да мне не надо, – отрезал Илья. – Кинжал мне по форме положен.

– Да ладно, ладно, шутю я. Бери свои пироги за так, для раненого твоего.