Ближние соседи

После перевязки Ивана с первым же транспортом отправили в госпиталь. Илька попытался выяснить, куда именно, но ему назвали только направление: Сарны-Коростень, а там – как карта ляжет. И насчёт ранений полевой хирург предположил: бедро заживёт быстро и без последствий, с раной в груди придётся поваляться, а вот с головой – дело сложное, правый глаз вряд ли удастся спасти, следовательно, в строй казак однозначно не вернётся. Да и госпитальная койка не меньше чем на полгода обеспечена. С чем вахмистр Паршин и убыл обратно в свой полк.

А Иван начал своё «хождение по мытарствам», которое затянулось не на 40 дней, а больше, чем на полгода, вплоть до отречения государя императора. Именно в один из дней в начале марта в дверях палаты, где лежал Иван с десятком таких же страдальцев, объявился Илья Паршин в тёмно-зелёном чекмене под распахнутым полушубком-борчаткой, в папахе с жёлтым верхом, без шашки, но с кинжалом на поясе.

– Иван Саяпин имеется?

– Илька-а-а! – Ивану показалось, что он заорал в полный голос, но на самом деле еле слышно прошептал, однако тот услышал и бросился к его кровати.

Иван привстал, и они обнялись, да так крепко, что Иван застонал.

– Ох, прости! – Илья осторожно положил друга на засаленную подушку, с жалостью посмотрел на забинтованную половину головы, вздохнул: – Крепко тебе вдарила эта стервь германская! – Скинул борчатку, присел на край кровати, выровнял одеяло. Иван смотрел на него одним глазом (второй закрывала повязка), на угол нижнего века наползала влага. – Эх, Ваня, Ваня… Глаз так-таки и не видит?

Иван качнул головой. Капля сорвалась с века и быстрой змейкой проползла к бороде, спряталась в рыжих волосах.

– Да ладно, ладно тебе, – торопливо пробормотал Илья и похлопал по бледной руке, лежащей поверх одеяла. – И с одним глазом люди живут, а воевать тебе уж не придётся. Да и мне тоже. – Он увидел удивление на лице Ивана и бодро, даже нарочито бодро, заявил: – Нету больше нашей сотни… нет-нет, не сгибла… не все сгибли… Короче, распотрошили наши части, ну и кто-йто мыслю подкинул: мол, айдате все по домам. Вот и пошли.

– А как же присяга царю и Отечеству? – У Ивана даже голос прорезался.

– А чё присяга?! Царь отрёкся, и Отечество уже не империя Российская, а не пойми чё. Никому теперича наша присяга не нужна. На казаков голытьба всякая с камнями кидается, «бешеными псами царя» обзываются. Это нам надо? Ежели б ты мог ходить, я б тебя плечом подпёр и домой доставил.

– Домой? – оживился Иван. – Я встану, Илька, истинный Бог, встану, лишь бы отпустили. Надо с врачом поговорить…

– Поговорим. Ты покудова лежи, силы копи.

Илья оглядел палату: раненые прислушивались к их разговору. На словах о присяге заперешёптывались, потом один из них, с подвешенной за крюк загипсованной ногой, спросил:

– Слышь, казак, а кому теперь войска присягать будут?

– А кто бы знал, – отмахнулся Илья. – Про республику каку-то гутарят. Коли царь отрёкся, мол, будем республику учреждать. Однако, думаю, хрен редьки не слаще: как власть ни назови, всё едино – власть. На хребтину народу сядет и зачнёт нагайкой помахивать.

– Народу самому надобно власть забирать, – сказал второй раненый с кругом забинтованной головой: лишь две дырки для глаз чернеют и одна побольше – для носа и рта.

– Надо бы, – подал голос третий, – а кто народ поведёт? Власть-то, её ж так просто не отдадут.

– У казаков должна быть своя власть, – весомо произнёс Илья. – Как в области Войска Донского.

– Ну ты загнул! У вас этих областей десяток с гаком. Вы всю Россию на клочки растащите, а немцам и всяким там австриякам того лишь и надо. Русский народ силён, когда все вместе. А врозь – переломают нас, как прутики.

Говоривший сидел на кровати, выставив забинтованную культю левой ноги, обрезанной ниже колена. Он вцепился обеими руками в край койки, подавшись вперёд, глаза горели, ноздри раздувались: ни дать, ни взять раззадоренный бык перед атакой.

– Полегше, товарищ, полегше, – мягко осадил его ещё один раненый. – Тут вот спрашивали: кто поведёт? Есть поводырь, партия большевиков называется, вот она и поведёт.

– Не слыхал про такую, – мотнул головой Илья.

– Ну как же не слыхал! Ты ж с фронта, а на фронте везде агитаторы большевистские работают.

– У нас, у казаков, агитаторов не было. Приходили какие-то, рабочими прикидывались, так мы их выкинули и наказали больше не появляться, не то постреляем.

– Вот за это вас царскими псами и называют.

– Так они ж на германцев работают! Мы ж верны присяге, слову данному. А кто присягу ни в грош не ставит, тот землю родную предаёт, родителей, детей своих, тому и кара одна: смерть! Их зараз следовало пострелять, да мы их пожалели.

– Ты вот говоришь: рабочими прикидывались, а может, это и были рабочие?