Норма Джин сбросила босоножки, тюлевая занавеска соскользнула на пол. Во всем теле у нее покалывало – теперь, когда она обнажилась в присутствии этого мужчины, друга и в то же время совсем постороннего человека. Она заняла свое место среди складок жатого бархата, села на табурет, плотно скрестив ноги и повернувшись к фотографу боком. Отто развесил ткань так, что непонятно было, сидит модель или лежит. На снимке будет лишь ярко-малиновый фон и обнаженное тело модели, как в оптической иллюзии, где нельзя точно определить расстояние и размеры.
– Но т-ты же не будешь? Показывать мои ступни?..
– Что ты там, черт возьми, лопочешь? – раздраженно сказал Отто. – Я пытаюсь сосредоточиться, а ты действуешь мне на нервы.
– Я никогда раньше не п-позировала г-голой. Я…
– Да не голой, милочка.
Норма Джин, задетая тоном Отто, попробовала пошутить. Произнесла нежным и наивным голосом, как ее обучили на Студии во время подготовки к ролям инженю:
– Типа как фотограф – это не
И начала пронзительно хохотать. Опасный знак, подумал Отто.
– Успокойся, Норма Джин. И расслабься. Это будет конфетный снимок, я ведь тебе уже говорил. Убери руки, ты что, думаешь, Отто Оси сисек не видел? Кстати, у тебя они просто шикарные. И не надо скрещивать ноги. Это же не снимок анфас, даже волос на лобке видно не будет, не беспокойся. Иначе календарь нельзя будет рассылать почтой США и наша затея потеряет всякий смысл. Поняла?
Норма Джин пыталась объяснить, почему ее так беспокоят именно ноги, босые подошвы, вид ступней
Отто заметил успокаивающим тоном:
– Ты ведь позировала в этой студии много раз. И на пляже тоже. Неужели так важно, надет на тебе топ размером с носовой платок или нет? Не вижу разницы. А эти купальники! Когда на тебе шорты или джинсы, задница видна до полной непристойности, хуже, чем когда ты голая. Сама прекрасно знаешь. Так что не валяй дурака и не притворяйся, что ты глупее, чем есть.
Наконец Норме Джин удалось выговорить:
– Не выставляй меня на посмешище, Отто. Умоляю!
Отто презрительно бросил:
– Да ты и так посмешище! И женское тело
Норма Джин дрогнула под яростным напором Отто. Раньше он порой в шутку, а иногда и всерьез отпускал ремарки о том, что человеческий род никуда не годится, но сейчас впервые заговорил о нацистах и их жертвах. Норма Джин возразила:
– С п-помощью американцев? Ты о чем, Отто? По-моему, мы с-спасли…
– «Спасли» тех, кто выжил в лагерях смерти, потому что это неплохая пропаганда. Но мы не помешали убить шесть миллионов человек. Американские политиканы – в первую очередь сам Ф. Д. Р. – разворачивали евреев-беженцев, гнали их обратно в газовые камеры. И нечего на меня так смотреть, мы не в одном из твоих дебильных фильмов. Послевоенные Соединенные Штаты – государство, где фашизм цветет буйным цветом (теперь, когда самопровозглашенные фашисты потерпели поражение), а Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности – то же самое, что гестапо. Девицы вроде тебя – лишь сладкие конфеты для любого, у кого хватит денег, чтобы вас купить. Так что заткнись и перестань рассуждать о вещах, в которых ни черта не смыслишь!
Отто оскалился в улыбке, и лицо его стало похоже на череп. Норма Джин поспешно улыбнулась в ответ, чтобы он наконец угомонился. Несколько раз он давал ей «Дейли уоркер» и грубо изданные брошюры Прогрессивной партии, Американского комитета по защите лиц, рожденных за рубежом, и других организаций. Она их читала или пыталась читать. Ей очень хотелось