Блондинка

За обшарпанной китайской ширмой Норма Джин торопливо оделась. Полтора часа пролетели как в наркотическом забытьи. Шум в голове смешивался с гулом машин за окном на Голливудском бульваре, с вонью выхлопных газов. Грудь ныла, словно пришло молоко. Заведи мы с Баки Глейзером ребеночка, я была бы сейчас в безопасности.

Она услышала, как Отто с кем-то говорит. Наверное, позвонил кому-то. Тихо посмеивается.

Яркие огни погасли, старый малиновый бархат небрежно свернули и засунули на полку, катушки с пленкой готовы были к проявке. Норме Джин хотелось одного – поскорее уйти от Отто. Выйти из сонного оцепенения, в котором она пребывала под ослепительными лампами, уйти подальше от того транса, что видела она на черепообразном лице фотографа. И вожделение, которое светилось в его взгляде, относилось не к ней. И счастье, звеневшее в его возбужденном голосе, тоже относилось не к ней. Будь у меня ребенок, я не унижалась бы, раздеваясь перед мужчиной, который меня не любит.

Следовало признать тот факт, что разделась она в студии Отто Оси не только из-за денег, хотя ей позарез нужны были деньги, и на этих выходных она собиралась навестить Глэдис. Она разделась, пошла на это унижение в надежде, что Отто Оси, увидев ее обнаженной, увидев ее прекрасное юное тело и зовущее лицо, не устоит и полюбит ее, хоть так и не полюбил за все три года их знакомства. А что, если Отто Оси импотент, подумала Норма Джин? В Голливуде ей довелось узнать, что это такое, мужская импотенция. Ну и что с того? Даже импотент может полюбить ее. Ведь могут же они обниматься, целоваться, ласкаться ночами напролет. Да она даже будет счастливее с импотентом, нежели с нормальным мужчиной. Она это точно знала!

Теперь она была полностью одета. В босоножках на среднем каблуке.

Придирчиво оглядела себя в припорошенном пудрой зеркальце, где ее голубые глаза плавали, как мелкие рыбешки. «Я все еще здесь».

И засмеялась своим новым, горловым смехом. Она стала богаче на пятьдесят долларов. Может, неудачи, что преследовали ее последние несколько месяцев, теперь отступят? Может, это знак свыше? И никто ничего не узнает, ведь «календарные» снимки анонимны. Мистер Шинн надеялся устроить ей прослушивание на студии «Метро-Голдвин-Майер». Он по-прежнему верил в нее.

Она улыбнулась в маленькое круглое зеркальце, зажатое в ладони:

– Ты была великолепна, милая! Фан-тас-ти-ка!

Она со щелчком закрыла пудреницу и опустила ее в сумочку.

Теперь она репетировала, как будет выходить из студии Отто. С достоинством. Должно быть, сейчас Отто прибирается или наливает из матовой банки стакан рома или же два стакана рома, отметить фотосессию. Таков был его ритуал, хотя он знал, что Норма Джин не пьет и уж тем более не станет пить в такой ранний час. А потому он сам опрокинет второй стакан и подмигнет. Она же улыбнется ему в ответ и махнет рукой: «Спасибо, Отто! Ну, я побежала». И выйдет из студии прежде, чем он успеет возразить. Потому что он уже дал ей пятьдесят долларов, и они лежат у нее в кошельке. И она уже подписала договор.

Но тут Отто окликнул ее, растягивая слова:

– Эй, Норма Джин, милочка! Хочу познакомить тебя с одним моим другом. Старый окопный товарищ. Касс.

Норма Джин вышла из-за китайской ширмы и в изумлении застыла: рядом с Отто Оси стоял незнакомец! Парнишка с густыми черными волосами и глазами, похожими на терновые ягоды. Ростом он был значительно ниже Отто, крепко сложен. Стройный, но сильный, широкоплечий, возможно танцор или гимнаст. Застенчиво улыбаясь, смотрел он на Норму Джин. И она сразу поняла, что нравится ему. Самый красивый парень, которого когда-либо видела Норма Джин. Не считая кино, разумеется.

И эти глаза!

Возлюбленный

Потому что мы уже знали друг друга.

Потому что он смотрел на меня этими чудесными, немного печальными и ищущими глазами, в которых так и светилась душа. Смотрел с афиши на стене в той давней квартире Глэдис.

Потому что он скажет, увидев меня: Я тоже тебя знаю. У тебя, как и у меня, нет отца. И моя мать – брошенная, униженная женщина, как и твоя.

Потому что он был мальчик, а не мужчина, хотя лет ему было ровно столько же, сколько и мне.

Потому что он увидел перед собой не потаскуху, не проститутку, не посмешище по имени «Мэрилин Монро», но энергичную, полную надежд на лучшее, юную Норму Джин.

Потому что он тоже был обречен.

Потому что в этой обреченности было столько поэзии!

Потому что он будет любить меня, как никогда не будет – или не сможет – любить меня Отто Оси.

Потому что он будет любить меня, как никогда не мог и не любил ни один мужчина на свете.

Потому что он будет любить меня, как брат. Как близнец.

Всей душой.

Прослушивание