Блондинка

Нижинского в детстве тоже бросил отец. Красивый танцор-отец. Он был брошенный ребенок-вундеркинд. Танцуй, танцуй! Он дебютировал в восемь лет. А через двадцать лет был провал. Что ты еще умеешь, кроме как танцевать, танцевать?.. Танцевать! Ты танцуешь на раскаленных углях, и публика тебе аплодирует, потому что стоит остановиться, и эти угли пожрут тебя. Я – Бог, я – смерть, я – любовь. Я есть и Бог, и смерть, и любовь. Я – твой брат.

6

Невозмутима, как заводная кукла. Но внутри напряжена, дрожит. Кожа бледная и влажная (кожа Нелл была именно такой), но на ощупь горячая. Когда мы целовались, я всасывала его душу, словно язык. Я смеялась – этот мужчина так меня боялся! Она вовсе не была безумна (Нелл была безумна), но смотрела на мир глазами безумца. Нет, конечно, никакая она не Нелл. Она – молодая способная актриса, которая «играет» Нелл, как играют на пианино. И тем не менее эта Нелл была у нее внутри. Нелл была бациллой безумия, поселившейся у нее в мозгу. Нелл шепотом обещала: «Я буду такой, как ты пожелаешь». А в конце, когда ее уже уводили, шепнула: «Люди, которые любят друг друга…»

Нелл была Нищенкой. У Нелл не было фамилии. Она посмела превратиться в принцессу, завладев вещами богатой женщины: ее элегантным черным платьем для коктейлей, бриллиантовыми серьгами, духами, губной помадой. Но Нищенку разоблачили и унизили. Ей даже не дали покончить с собой. В общественном месте, в вестибюле гостиницы, незнакомые люди таращились на нее. Я поднесла бритву к горлу и впервые была так счастлива. Голос матери подначивал: Режь! Не будь трусихой, не уподобляйся мне!

На что Норма Джин сдержанно ответила: Нет. Я актриса. Это мое ремесло. Я притворяюсь, а не живу. Я впустила в себя Нелл, но это не значит, что сама влезла в ее шкуру.

Самодисциплина – это главное. Она голодала, пила ледяную воду. Бегала ранним утром по улицам Западного Голливуда, добегала до самого Лорел-Каньона. Бежала, пока молодое здоровое тело не начинало пульсировать от энергии. Потребности во сне не было. Она не принимала волшебного зелья. По ночам она то занималась энергичной актерской разминкой, то читала книги – по большей части купленные на развалах или взятые у кого-то. Нижинский ее заворожил. В его безумии была красота и вера. Ей начало казаться, что она знает Нижинского много лет. Некоторые его сны были ее собственными снами.

Норма Джин впустила в себя Нелл, но определенно не примерила на себя ее шкуру. Ибо Нелл была незрелой, эмоционально подавленной женщиной. Она не могла обойтись без любовника, который удерживал бы ее от безумия и саморазрушения. Такая женщина обречена на поражение, изгнание из общества. Почему Нелл не отомстила? Норму Джин так и подмывало вытолкнуть эту капризную девочку-актрису из окна в той напряженной сцене. Подобное искушение порой охватывало Мать – ей хотелось уронить свою девочку на пол. И потом крикнуть медсестре: Она выскользнула у меня из рук! Это не нарочно!

Норма Джин остановила съемку и спросила режиссера, нельзя ли ей переписать хотя бы часть этой сцены. Всего несколько строк.

– Я знаю, что сказала бы Нелл. Это не ее слова.

Но Н. отказал. Она ставила Н. в тупик. Что, если каждая актриса захочет переписать свою роль?

– Я не каждая, – возразила Норма Джин.

Она не сказала Н., что сама пишет стихи, а потому заслужила это право – вставить хотя бы несколько слов. Ее приводила в ярость несправедливая судьба Нелл. Ибо безумие может быть наказуемо лишь в том мире, где превозносится здравый смысл. Это месть заурядных личностей одаренным.

Даже И. Э. Шинн начал замечать эту перемену в своей клиентке. Он несколько раз приходил на съемки фильма. Вы бы видели выражение на лице Румпельштильцхена! Норма Джин так глубоко погружалась в образ Нелл, что почти не замечала присутствия своего агента. Равно как и присутствия других. В перерывах между дублями она спешила спрятаться от посторонних глаз. Не проявляла ни малейшей охоты «общаться». Не давала интервью. Остальные актеры не знали, что о ней и думать. Бэнкрофт восхищалась ее энергией, но относилась к ней настороженно. Да, эта энергия могла оказаться заразной! Уидмарка тянуло к ней как к сексуальной женщине, и в то же время он ей не доверял. Она ему не нравилась. Мистер Шинн предостерегал ее, советовал не слишком «выкладываться», умерить «пыл». Ей хотелось расхохотаться ему в лицо. Она уже превзошла Румпельштильцхена. Пусть себе колдует свои заклинания. Можно подумать, «Мэрилин» его изобретение. Его!