Блондинка

– Знаю, все это не очень-то на меня похоже. Говорят, Мэрилин очень фотогенична.

– Ха! А отец твой об этом знает? – буркнула Глэдис.

Норма Джин растерянно спросила:

– М-мой отец? О чем знает?

– Об этой «Мэрилин».

Норма Джин ответила:

– Вряд ли он знает мой псевдоним. Откуда?

Но Глэдис оживилась. Смотрела на нее с гордостью, с материнской любовью, словно вышла из многолетнего транса. Любовалась, будто спелыми соблазнительными фруктами, этим парадом из шести роскошных молодых красоток, любая из которых могла бы быть ее дочерью. Норма Джин поежилась, словно ей сделали строгий выговор. Она попробует дотянуться до него через меня. Вот и вся моя ценность. Она любит его, не меня.

Норма Джин решила схитрить:

– Если б ты назвала мне имя отца, я бы послала ему этот журнал. Могла бы… иногда звонить ему. Если он еще жив. И живет в Голливуде.

Норма Джин решила не говорить матери, что уже несколько лет наводила справки о своем неуловимом отце. Добрые люди (в основном мужчины) называли ей имена. Но дальнейшие поиски ни к чему не приводили. Знаю, они просто потакали мне. Но я не сдамся, не могу! (На одном приеме она нервно флиртовала с самим Кларком Гейблом, пила с ним шампанское. Шутила, намекала этому знаменитому человеку, что они, вполне возможно, родственники. Гейбл растерялся. Он никак не мог понять, к чему клонит эта шикарная молодая блондинка.) Норма Джин повторила:

– Если б ты сказала мне имя отца. Может, тогда…

Но Глэдис уже начала терять интерес. Закрыла журнал и ответила пресным безжизненным голосом:

– Нет.

Норма Джин расчесала матери волосы, слегка привела ее в порядок, импульсивно набросила на ее морщинистую шею воздушный черный шарф, тоже подарок от В. Взяла ее за руку и вывела из больницы. Она заранее обо всем договорилась; пациентка Глэдис Мортенсен имела такие привилегии. Сцена была долгой, снятой с операторской тележки, фоном играла жизнерадостная музыка. Персонал, в том числе и сам доктор Х., провожал их одобрительными взглядами и улыбками. Женщина в регистратуре сказала, обращаясь к Глэдис:

– Какая вы у нас сегодня красавица, миссис Мортенсен!

Но Глэдис в воздушном черном шарфе была преисполнена достоинства. Не подала виду, что услышала это замечание.

Норма Джин повела Глэдис в Норуолк, в салон красоты, где ее всклокоченные волосы вымыли шампунем, завили и уложили. Глэдис не сопротивлялась, но и особого восторга тоже не выказывала. Затем Норма Джин повела ее обедать в кафе-кондитерскую. Там сидели одни женщины, да и тех было немного. С беззастенчивым любопытством разглядывали они потрясающую молодую блондинку и хрупкую пожилую женщину, которая, возможно – наверняка? – доводилась ей матерью. По крайней мере, с прической Глэдис выглядела презентабельнее, а шарф прикрывал испачканное и измятое на груди платье. Выплыв из мрачной атмосферы психиатрической лечебницы, Глэдис казалась практически нормальной. Норма Джин сделала заказ на двоих. Налила матери чая. А потом сказала озорным тоном:

– Как же приятно выйти оттуда! Из того ужасного места! Так хочется поехать с тобой куда-нибудь, мама! Ехать и ехать куда глаза глядят! Ведь ты моя мама, ничего противозаконного в том нет. Добраться до побережья, до Сан-Франциско. До Портленда, Орегона. До самой Аляски!

Сколько раз Норма Джин предлагала матери погостить у нее, провести хотя бы несколько дней в ее голливудской квартире, посидеть тихо и спокойно, побыть вместе хотя бы один уик-энд.

– Только вдвоем, ты да я.

Теперь же, когда Норма Джин круглые сутки работала на площадке, такой возможности у нее не было. Но предложение оставалось в силе. В ответ Глэдис лишь пожала плечами и что-то пробурчала. Глэдис старательно жевала пищу. Глэдис потягивала чай, не обращая внимания, что горячая жидкость жжет ей губы. Норма Джин кокетливо сказала:

– Тебе не мешало бы почаще выходить, мама. Ведь на самом деле ты нормально себя чувствуешь. Нервы? Ну и что, что нервы? У всех «нервы». У нас на Студии есть штатный врач, его взяли только для того, чтобы выписывал актерам пилюли от нервов. Я отказалась. Уж лучше буду нервничать. Так, по-моему, правильнее.

Норма Джин слышала свой голос – вызывающий, девичий. Этот голос она изобрела для роли Нелл. Зачем она все это говорит? Ее заворожил звук собственного голоса.

– Мне иногда кажется, мама, ты просто не хочешь поправиться. Прячешься в этом ужасном месте. А там пахнет.