– Мне обещали, что я буду жить вечно!
Она была здоровой и живой молодой женщиной, высокой и сильной, подвижной, словно спортсменка. И не с постыдной, вечно кровоточащей щелкой между ногами, но с прекрасно развитым и ненасытным половым органом.
– Что это? Кто я? Я так
Во сне ей разрешили смеяться. Бегать по пляжу босиком и смеяться. (Что за пляж?.. Венис-Бич? Но только не теперешний Венис-Бич. Венис-Бич из давнего прошлого.) Там была бабушка Делла, и ветер трепал ее волосы. Как же громко и заразительно умела смеяться бабушка Делла – Норма Джин уже почти забыла ее смех. А эта штучка между ногами Нормы Джин, может, и у бабушки Деллы тоже есть такая? И не мужской член, и в то же время не женское влагалище. Называлась она просто: «Это
Она проснулась и поняла, что смеется. Было еще рано, всего 6:20 утра. Этой ночью она спала одна. Совсем одна в широкой постели, и она скучала по своим мужчинам, но потом заснула и во сне уже ничуть по ним не скучала. Касс и Эдди Джи не вернулись… откуда? С какой-то вечеринки, то ли в Малибу, то ли в Пасифик-Пэлисейдс. Норму Джин туда не приглашали. А может, приглашали, но она отказалась ехать. Нет, нет, нет! Ей ужасно хочется спать, и спать она будет без волшебных пилюль. И она крепко спала и проснулась рано, и все тело было словно пронизано бешеной энергией. Так счастлива! Она плеснула в лицо холодной водой и сделала разогревающую гимнастику, как учили в актерской школе. Затем несколько танцевальных упражнений. Она чувствовала себя жеребенком – так и хотелось пробежаться. Надела бриджи, гольфы, мешковатую толстовку. Заплела волосы в две тугие короткие косы. (Вспомнила, как перед соревнованиями в ван-найсской школе тетя Элси тоже заплела ей косички. Чтобы длинные кудрявые волосы не лезли в лицо.) И вышла на пробежку.
Узкие улочки с пальмами на газонах были почти пусты, хотя на бульваре Беверли уже были машины. Со дня выхода на экраны «Ниагары» ее агент постоянно ей названивал. Постоянно названивали со Студии. Интервью, фотосессии, реклама. По всей Америке были расклеены афиши с «Розой Лумис». Она то и дело появлялась на обложках «Фотолайфа» и «Инсайд Голливуд». По телефону ей возбужденно зачитывали отрывки из рецензий, и имя «Мэрилин Монро» звучало так часто, что начало казаться каким-то нереальным, принадлежащим чужому человеку, это имя сопровождалось нелепыми словами, и эти слова тоже были изобретением чужих людей.
Слушая все это, Норма Джин становилась беспокойной. Бродила по квартире с телефонной трубкой в руке, небрежно приложив ее к уху. Нервно посмеивалась. Поднимала свободной рукой десятифунтовую гантель. Поглядывала в зеркало, откуда на нее с робкой непонимающей улыбкой смотрела девушка, что отражалась в красивом овальном зеркале майерского драгстора. Или наклонялась, касалась пальцев ног – и так десять раз подряд, десять быстрых наклонов. Двадцать. Эти хвалебные слова! Имя «Мэрилин Монро», словно литания! Норма Джин нервничала. Она знала: слова, которые восторженно зачитывают люди со Студии и ее агент, могут означать что угодно.
Эти слова, придуманные чужими людьми, обладали странной властью. Они начали определять ее жизнь. Они походили на ветер, который никак не унимался. Ветры Санта-Ана. Однако рано или поздно эти ветры улягутся, слова исчезнут, умолкнут – и что тогда? Норма Джин даже сказала своему агенту:
– Но ведь на самом деле это ни о ком. Нет никакой «Мэрилин Монро». Разве не понятно? Это была «Роза Лумис», и существовала она лишь на экране. И п-потом она умерла. Все кончено.