Будь вы на моем месте, если бы с вами произошло то же самое – уверен, вы не смогли бы от этого отмахнуться. Вы постарались бы найти какое-то объяснение. Вот уже четыре года я перебираю и отбрасываю одну теорию за другой: циркулярное время, замороженное время, безвременное время, называемое «сакральным», в противоположность «профанному»… Не сосчитать, сколько теорий я перепробовал!
Но во всех теориях неизменно присутствует одна константа. Должен существовать таинственный Святой Дух, теснейшими узами связанный с Христом, способный вселяться в умы человеческие, направлять их, вести и даже выражать себя через этих людей, даже когда они этого не сознают.
Тогда, в 1970 году, когда я писал «Пролейтесь, слезы», произошло еще одно необычное событие. Уже в то время я обратил на него внимание: обычно, когда пишу, такого со мной не бывает. Однажды ночью мне приснился сон – необыкновенно яркий сон. А проснувшись, я ощутил даже не желание, а абсолютную необходимость вставить этот сон в роман, в точности так, как его увидел. Чтобы передать его совершенно точно, я переписывал финал романа одиннадцать раз, пока наконец не достиг нужного результата.
Приведу этот отрывок из романа в его окончательном, опубликованном виде. Посмотрим, напомнит ли он вам что-нибудь:
Сельская местность, сухая коричневая земля, лето – он жил там в детстве. Он едет на коне, а слева к нему приближается эскадрон всадников. На них сияющие одеяния, у каждого свой цвет, на каждом сверкающий на солнце остроконечный шлем. Рыцари медленно и торжественно проезжают мимо, он успевает разглядеть лицо одного из них: древнее, мраморное лицо, невероятно старый человек с окладистой белой бородой. Какой у него сильный нос, какие благородные черты. Он такой уставший, такой серьезный, такой непохожий на обычных, маленьких людей. Наверняка это король.
Феликс Бакмэн дал им проехать. Он не обратился к всадникам, и они не сказали ему ни слова. Он последовал за ними, и они вместе подъехали к дому, из которого он вышел. В этом доме замуровал себя одинокий человек, Джейсон Тавернер. В безмолвии, в темноте, без окон, один до конца вечности. Он сидит в этом доме, неподвижный, но живой.
Бакмэн не остановился возле дома, а проехал дальше. И услышал позади ужасный одинокий крик. Они убили Тавернера, а он, увидев их на пороге, различив их среди теней, понял, зачем они пришли, и закричал.
Феликс Бакмэн ощутил внутри себя безысходное, глубокое, отчаянное горе. Но во сне он не повернул назад и даже не обернулся. Он ничего не мог сделать. Никто не в силах остановить кавалькаду вооруженных всадников в разноцветных одеяниях, им нельзя говорить «нет». Как бы то ни было, все кончилось. Тавернер был мертв[201]
.Возможно, для вас этот отрывок ничего особенного не значит: ясно только, что кавалькада совершила суд над каким-то человеком, виновным или признанным виновным. Неясно, совершил ли Тавернер в самом деле какое-то преступление или его только сочли преступником. У меня было впечатление, что он виновен, но то, что его было необходимо убить, – трагедия, невыносимое горе. В романе Феликс Бакмэн проснулся в слезах – и после этого сна пошел искать утешения у чернокожего на круглосуточной заправке.
Через несколько месяцев после того, как роман вышел в свет, я нашел этот свой сон в Библии. Это Книга пророка Даниила, глава 7, стихи 9,10: