Читаем Блуждающие души полностью

Блуждающие души

В конце концов Ассоциация помогла ему устроиться на работу в маникюрный салон, принадлежащий вьетнамке по имени Лоан. Она неустанно следила за каждым его движением, ходила за ним по пятам, докучая, чтобы он стирал полотенца, переставлял баночки с лаком и отвечал на телефонные звонки с бóльшим энтузиазмом, с еще бóльшим энтузиазмом, и так постоянно. Однако после восьми недель работы он так и не овладел основными необходимыми навыками – утонченностью, умением подпиливать ногти и аккуратно красить их, – и его снова уволили. После этого был «Макдоналдс», но из-за недостаточно хорошего английского языка он не поспевал за темпом. Нередко ему приходилось просить клиентов повторить заказ или они переспрашивали у него сумму счета, иногда ругаясь на него: в лучшем случае – «говори по-английски», в худшем – «гребаный узкоглазый» и плевок в его сторону. Поэтому и отсюда его уволили, менеджер похлопал Миня по спине со словами: «Тебе стоит немного подтянуть английский, и тогда можешь возвращаться».

По дороге из магазина он размышлял о том, что в Америке все было бы иначе. В Америке у них была работа, в Америке таких, как они, было больше – настоящая община вьетнамцев и азиатов, а не просто несколько групп, разбросанных по всему Лондону. Он слышал, что двоюродные братья друзей открывают собственные рестораны и зарабатывают хорошие деньги, что китайские кварталы разрастаются на целые районы, а не на пару улиц. Он слышал, что в Америке можно быть вьетнамцем и добиться успеха, что эту страну построили такие же люди, как он, беженцы и чужестранцы.

У Миня были весьма смутные воспоминания о дяде, к которому они должны были приехать, если бы сработал дурацкий план отца. Еще в Соупли он пытался расспросить Ань об этом родственнике, но она быстро меняла тему разговора, заявляя, что понятия не имеет, где он живет и чем занимается, что она вроде бы даже не знает его полного имени. Минь понимал, что для сестры это щекотливая тема, поэтому она не хочет ничего объяснять. По правде говоря, он испытывал то же самое. В конце концов, именно дядя подбросил отцу эту обреченную на провал идею. Минь перестал об этом думать, и с годами дядя стал для него тусклым, далеким мифом, слабой тенью той жизни, которая могла бы у них сложиться.

Вместо того чтобы жить в Америке, он в одиночестве бродил по улицам Лондона, без работы и без родителей. Он таил в себе обиду – на кого или на что, он точно не знал, но это чувство росло с каждым днем по мере того, как он терял юношескую наивность. Он ощущал, как его кожа становится толще и жестче от каждого «узкоглазого», каждого «ни хао[24]» и каждого косого взгляда в его сторону. Он был подавлен унынием своей жизни, нагромождающимися трудностями, которые преграждали ему путь, предрассудками, растущим уровнем безработицы, неуверенным английским – и задавался вопросом, какой во всем этом смысл. Если бы его семья осталась во Вьетнаме, они бы и сейчас были вместе и, возможно, им удалось бы устроить свою жизнь, убежать от войны. Возможно, они даже переехали бы в большой город, Ханой или Хошимин. Если бы они остались, то были бы вместе, и это все, чего он так желал.

Увидев у подъезда соседей – трех других вьетнамцев, прислонившихся к кирпичной стене, – он подошел к ним, чтобы поздороваться. Они были постарше лет на десять, но ему нравилось проводить с ними время, он ощущал себя взрослым, когда они вместе курили перед невысокими зданиями. Миня особенно интересовали разговоры о политике, он горячо кивал в ответ на мудрые высказывания соседей: «Вот сука. Как можно ожидать, что они дадут нам работу, если у них даже для себя ее нет? Нам достаются только объедки, уж поверьте мне». Он запоминал их слова и повторял в разговорах с Ань, хотя она не воспринимала его всерьез: «Ты должен быть благодарен за то, что у нас есть».

Парни приветствовали его кивками. Ланг, их неофициальный главарь, передал ему косяк, который они делили между собой. Сделав одну затяжку, Минь попытался подавить кашель.

– Почему такое лицо? – спросил Ланг, забирая косяк.

Минь рассказал о неудачном собеседовании, об увольнениях с работ, которые ему совсем не нравились, о бесконечных «мы свяжемся с вами, если нас заинтересует ваша кандидатура» и о следующей за этим тишине. Они пристально смотрели на него, пока Минь говорил, а когда он закончил, украдкой покосились на Ланга, словно ожидая его реакции. Ланг сфокусировал взгляд на косяке, зажатом между пальцами, глубоко задумался, а затем спросил:

– Сколько тебе лет? Знаешь этот район? Можешь выходить из дома по ночам?

Когда Минь ответил «двадцать» – и положительно на все остальные вопросы, – Ланг снова уставился на косяк. Он поднес его к губам и глубоко затянулся, запах и дым вокруг него становились все гуще.

– Возможно, у меня есть для тебя работа, – наконец произнес он, передавая самокрутку обратно Миню.