Блуждание во снах

Сошли мы с мостков на причал, Гришкин куда-то к буяну бегал, хлопотал о выгрузке. А после поехали на фабрику. Трубы дымят, неба не видно. А в цехах хамовных[45] станки мудреные стоят. Тут и бархат лионским манером ладили и плюш, муары, тафту, сатины, атласы. Вот это уже было по моей части. Я и руками ткани пощупал, и понюхал, и спичкой жег, и плетение смотрел – все по нраву пришлось. А краски-то какие! И на склады сходили – там штабеля рулонов готовых хранились. Под самую крышу накатали. Такая красота, что дух у меня зашелся. Сел я посерёдке склада и аж всплакнул от умиления. Подозвал Гришкина и зачем-то, видно от жадности, велел ему пятьдесят рулонов сукна и шелку со склада извлечь и домой доставить.

– Помилуйте, Макар Тимофеевич, а где мы пятьдесят рулонов-то разместим?

– Гришкин, я тебя для чего нанял? Думай-кумекай сам, куды схороним. А хошь, в сарайке или в чулане сховай, да и комнат у меня сколько… Чего им даром-то порожними простаивать? Мебеля в сторону сдвинь – так не только пятьдесят, а все сто рулонов войдут.

– А зачем-с? Позвольте-с узнать. Отчего бы сукнам на складике фабричном не полежать? У вас еще таких складов до десяти штук наберется: и холодных и теплых.

– Ну, не пытай ты меня, – конфузился я. – А хоть бы и бабеночкам моим платьев пошьем. Их вона у меня скоко, да кажной по три аршина на юбки пойдет. Да ежели и не пойдет – пущай прозапас лежит. А чего? Есть, пить не просит. Схорони, а? Да гляди, ксандрейку-то не хватай… Ты там, того, получше присмотри. Самому-то мне неловко – вдруг худое обо мне, как о хозяине, говорить зачнут, а тебе – в самый раз. Поди, не впервой ловчить.

– С чего это не впервой?

– Ну как же? Сам рассказывал, каков ты молодец – и в пяле и в мяле[46], дескать, бывал.

Пятьдесят рулонов цветного шелку, бархата и шерстяного сукна в тот же день доставили прямиком к моему дому. Я ходил меж холодных, блестящих штабелей и гладил их, словно детей ро́дных.

В тот же день мы и по магазинам проехались. Накупил я там себе одёжи разной: сюртуков, фраков, пиджачных пар, рубах тонких – таких вон, как у Владимира Ивановича. Булкин чуточку смутился. Хотел форсистых фраков и сюртуков набрать, да Гришкин сказал, что такие не модно нонче носить, что, мол, моднее узкие, да темного сукна аглицкого. Будто, даже траурные. Ну, да ладно. Мне оно что? Я же не против моды. Галштуков набрал, ботинок с кнопками, с каблуками рюмочкой, две пары сапог опойковых. Да много еще всякого барахла. И Гришкину пару пиджаков в полоску серую прикупил. Потом мы с ним к цирюльнику заехали. Побрили меня, кудри завили, напомадили и припудрили.

Посетили банк. Там я почти ничего не делал. Лишь только на диване зеленом тафтовом сидел и кофий с главным банкиром распивал. А Гришкин все куда-то бегал по конторкам, билеты казначейские подписывал, бумаги какие-то…

Опосля поехали мы в Гильдию купеческую, на собрание. Там зала огромная была убрана богато, стол орехового дерева, канделябры со свечами, ливрейные с подносами в париках пудренных, словно в опере, вазы китайские фарфоровые, кадки с пальмами. Приняли нас почтительно, трости и цилиндры швейцар в красной ливрее у входа забрал. А надобно сказать, что Гришкин к этому визиту велел мне фрак надеть. И хоть непривычно мне было во фраке щеголять – галстук все горло сдавил. Однако таким важным я себя в нем почувствовал, и сидел фрак на мне ладно, по фигуре. Когда по широкой лестнице поднимались на второй этаж, там зеркало пятиаршинное, в бронзовой оправе висело. Как узрел я себя в нем, да во весь рост, то таким себе важным и пригожим показался. Вот думаю, когда она, жизнь-то, богатая началась. И денег у меня мульон. За меня теперь любая дворянка замуж пойдет. Да что там дворянка? Я и сам могу титул дворянский купить или «почетное гражданство». Чем я не князь или не граф? Неужто рылом не вышел? Да я посмекалистее иных господ вельможных буду…