Блуждание во снах

Я со сна не сразу понял, что за штука такая. А Степанида вышла на середину комнаты и молвила торжественно:

– В ночь полнолуния, в честь священного бога Приапа, сына Диониса и Афродиты, мы приносим в жертву десять девственниц.

Какого такого Приапа? Откуда эта волочайка безграмотная могла о Приапе каком-то представление иметь? Что это было, братцы мои? Мне иногда казалось, что не Степанида то вещала, а будто вселялся в нее кто.

И вот дивитесь: комната вся огнем озарилась. По стенам языки пламени полыхнули, и стало мне так тревожно, что аж в горле пересохло. Я сижу на диване и на середину таращусь. А Степанида начала какую-то песню дикую петь и в ладоши хлопать. Словно шаман – камлать. Не по-русски… И, вроде, вообще не человечий язык тот был. А тарабарщина какая-то с заклинаниями. Она, то шипит что-то, то поет, то воет. Меня такая дрожь одолела – язык прикусил. А Кирилла вообще заскулил отчего-то. Степанида покамлала и молвит:

– Приведите ко мне первую жертву.

Смотрю, ведут к ней девушку, совсем молоденькую. Моложе тех, с кем я до того сожительствовал. И не видал я ее прежде в своих покоях.

– Готова ли жертва?

– Готова, матушка, – отвечают ей две бабы в черных платках и платья, словно монашенки. Они эту несчастную за рученьки крепко держали.

– Покажите мне ее готовность, – приказала Степанида.

Те сорвали с девицы покрывало. А под покрывалом голое тело – худенькое, беленькое. Груди маленькие. Но что нового я узрел? Лобок у этой девицы был безволос. И это сразу мне в глаза-то бросилась! А Степанида удовлетворенно крякнула: «Правильно, мол, подготовили!»

А дальше что было? Не могу рассказывать… Худо мне от этого. Эта лярва приказала девице ноги раздвинуть и самой сесть на колышек, что из табурета торчал. Девица дернулась, запричитала, а Степанида с бабами ее насильно усадили, да не один раз. На плечи давили руками крепкими, и вставать не давали раньше времени… Горемычная кричала от боли, пыталась соскочить, а Степанида только смеялась и удерживала ее силой, ударяя розгой по ногам, чтобы она колени не сводила… Дева от позора и боли сознания лишилась. Но ушлые бабы ее вмиг в чувства привели, окатив водой колодезной.

После тоже самое сотворили со всеми десятью жертвами, по очереди. И все десять были точно также «подготовлены» к этому ритуалу. Редкая дева не кричала от боли…

– Не своди ноги! – зверела Степанида и била девок розгами по голым ляжкам. Сама растрепалась, глаза почернели, губы трясутся, но смотрит пристально, как плоть тоненькая рвется в лоскуты. Смотрит и скалится…

Видать, хотелось ей видеть ближе все девичество обнаженное и поруганное.

После порчи каждой девы, она воздевала руки кверху и возвещала: «Приап получил свою жертву!»

Верите, к концу этого спектакля весь табурет и пол вокруг него были залиты девственной кровью и водой колодезной. Лужа кровавая и холодная собралась. Страшная лужа. И потекла она к моему дивану. И как только голых ног моих коснулась эта кровища, я заорал диким криком. И Кирилла заорал:

– Теперь я, теперь мне их давай. Теперь я Приапом буду! – и заржал Кирилла-остолбень, словно ирод.

А меня от крови так замутило, что я упал навзничь и сном забылся. Сквозь туман слышал еще крики, камлание, визги, хохот Кириллы и плачь девичий…

Утром я проснулся. Вокруг чистота, все прибрано. Ставни открыты, канарейки поют. Сиренью и ландышами пахнет. Тишь, да благодать. А Степанида кроткая и причесанная квас на подносе мне подает.

– Ты что же, срамница, вчера удумала? – увернулся я от ковша.

– Чего, батюшка? – отвечает она невинно.

– Как это чего? Что за спектакль устроила?

– Не ведаю, о чем вы вашество?

– Не лги мне! Где табурет твой изуверский? Ты зачем столько девок испортила? Где ты их только берешь!

– Наговариваете вы, барин. Я вчера весь вечер белье штопала. Вам, поди, приснилось чего.

– Как же приснилось, лгунья! Я все видел своими глазами. И где Кирилла? – я ухватил Степаниду за косу и дернул больно.

– Не было его вчерась! – завизжала она. – Меньше пить надо, еще не то приснится. Спи после обеда – увидишь медведя! Отпусти волосы!

Я прогнал ее с глаз долой. Лежал полдня и думал: то ли я сошел с ума, то ли Степанида лжет?

Уже и успокоился почти, свыкся с мыслью, что де приснилось… Но, спустя три дня полез за ширму дальнюю, что в кладовочке стояла. Глядь, а там этот табурет валяется, почернел, заскоруз от крови… Выругался я матерно. Но затаился на время.

Сейчас думаю: это сколько же всего дев я за это время невинности лишил? Сотни две? И подумать мне тогда, что не бывает столько девушек красивых и невинных в одном хозяйстве. Как сразу-то не скумекать, что бесовщина то!

Еще думаю: я сюда на исправление попал, а получилось, что еще больше грехов-то нахватал, словно пес блох.

А Гришкин, ого! О нем-то сказ впереди еще.